Сердце девушки готово было разорваться на части. Она отдала всю свою душу Кленси… написала ему об этом, призналась ему, а он так насмеялся, так надругался над нею! Променять ее, дочь гордого плантатора, на какую-то креолку. «О, Боже!» — воскликнула она, но не с мольбой к Всевышнему, а с гневом и негодованием.
Дерк подумал, что настала самая благоприятная минута, и бросился перед ней на колени.
— Елена Армстронг! — воскликнул он. — Как можете вы любить человека, который смеется над вами? Тогда как я… я люблю вас страстно… до безумия… больше своей жизни. Теперь еще не поздно изменить ваше решение… Никакой перемены не будет… Вы не уедете в Техас. Дом вашего отца по-прежнему будет принадлежать вам и ему. Скажите, что вы согласны быть моей женой, и все будет по-старому.
Она терпеливо до конца выслушала его монолог. Кажущаяся искренность его поразила ее, хотя она не могла понять почему, да, собственно говоря, и не думала об этом… Нерешительность ее была просто машинальная и длилась она всего только минуту, а затем в душе ее снова зашевелились муки ревности… Слова Дика Дерка не были для нее бальзамом, они, напротив, еще сильнее увеличили ее горе. Она ответила ему тем же словом, повторив его трижды, и затем, не удостоив его даже взглядом, она плотнее завернулась в плащ и быстро удалилась.
Униженный, пришибленный, погруженный в отчаяние, он не посмел следовать за ней и остался у подножия магнолии, в дупле которой звучало на все лады последнее ее слово: «никогда… никогда… никогда!»
VII
Синий Билль входил в негритянский квартал осторожно, крадучись и то и дело оглядываясь назад. Собаку он нес по-прежнему под мышкой, из боязни, чтобы она раньше времени не выдала кому-нибудь его прихода. Ему повезло, он никого не встретил, благополучно пробрался в свой дом, где находилась его жена Феба и несколько полуголых негритят, которые наперебой спешили взобраться к нему на колени, когда он уселся на свое место. Такое быстрое и неожиданное его возвращение домой с пустой охотничьей сумкой и собакой под мышкой поразило Фебу.
— Что с тобой, Билли? Что так скоро домой? Ни опоссума, ничего. И собаку на руках принес… Час тому только назад вышел из дому и пришел с пустыми руками. Скажи, что с тобой случилось?
— Ах, Феба! Что ж, что скоро пришел… Странная ты! Светло, думаешь, ночью!.. Сразу так тебе и набрел на опоссума.
— Слушай, Билли! — сказала ему черная супруга, кладя руку на плечо и пристально глядя ему в лицо. — Не дело ты говоришь и неправду сказал мне.
Синий Билль чувствовал себя, как преступник, под пристальным взглядом Фебы, но тем не менее продолжал молчать.
— У тебя есть тайна. Билль! — продолжала его лучшая половина. — Тайна, да! По глазам твоим вижу… Ты никогда так не смотрел, ты сам не свой. Такой ты был, когда обманывал меня… когда ухаживал за смуглой Бетой.
— Ах, что ты говоришь, Феба! Никакой тут нет смуглой Беты… Ей-Богу, никакой.
— А кто тебе говорит, что есть? Нет, Билли, я знаю, что все прошло теперь… Я сказала только, что ты был такой, когда Бета водила тебя за нос. Я сказала, что ты сам не свой… Что-то с тобой случилось; скажи лучше всю правду.
В продолжение всего этого монолога Феба не спускала пристального взгляда с лица своего супруга. Но Синий Билль, как истый африканец, был непроницаем, подобно сфинксу, и стойко выдерживал инквизиторский взгляд своей жены. Только после ужина, когда он вполне насытился, смягчилось его сердце, а с вместе тем развязался и язык, и он, укладываясь спать, рассказал все, что с ним случилось, а затем вынул из кармана письмо и передал ей на рассмотрение.
Когда-то Феба, в дни молодости, была горничной у белой госпожи, которая жила в Старой Виргинии. Затем ее продали на Запад, и она попала к Эфраиму Дерку, который низвел ее до степени обыкновенной дворовой невольницы. Первый владелец выучил ее читать, и в памяти ее до сих пор еще настолько сохранились следы этого обучения, что она могла разобрать переданное ей письмо. Взяв конверт, она прежде всего заинтересовалась вложенной туда фотографией, несколько минут внимательно рассматривала ее и, наконец, сказала:
— Ах, какая красивая молодая леди!
— Ты правду говоришь, Феба! И красивая, и добрая такая. Мне так жаль, что она покидает это место. Много черных пожалеет об отъезде своей дорогой, молодой леди… А масса-то Чарли Кленси! Да что я! И забыл совсем, что теперь его ничто не обеспокоит… Умер, пожалуй! Тогда леди пожалеет его… все глаза выплачет о нем.