— Елена, это Майкл Шейн, — сказал Марк Эймс. — Детектив, который пытался спасти жизнь Уэсли, немного опоздал.
— Благодарение небесам, — вдова выпрямилась и сверкнула черными глазами. Она говорила с достоинством, почти не обращая внимания на собеседника. — Что привело вас обратно, мистер Шейн? Хотите получить медаль, заслуженную вами за невольное опоздание?
— Елена, — укоризненно пробормотал Эймс, сплетая и расплетая тонкие пальцы. — Совсем не обязательно так откровенно распространяться о своих чувствах.
— Сомнительно, что этот мужчина придает какое-то значение моим словам или чувствам, — ответила она, пожав плечами. — А если придает, то ему придется проглотить их. Что скажете, мистер?
Шейн спокойно кивнул.
— Без сомнения, миссис Эймс. Приятно познакомиться с откровенной женщиной.
— Ты слышал, Марк? Он не похож на хныкающего ипохондрика. Он, должно быть, был знаком с моим покойным мужем, а каждый, кто был с ним знаком, ненавидел его. Вы ненавидели моего мужа, мистер Шейн?
— К сожалению, мы не были знакомы, — Шейн повернулся к секретарю. — Я хотел бы немного поговорить с вами, Конрой.
— Пожалуйста, — безразличным тоном ответил тот. — Правда, мы уже рассказали полиции все, что нам известно.
— Может быть, пойдем в ваш кабинет? — не дожидаясь согласия, Шейн направился к комнате, где Григгс проводил допросы. Конрой последовал за ним.
— По-моему, эту парочку можно оставить в холле наедине с их горем, — сказал Шейн, закрыв массивную двойную дверь.
Конрой позволил себе криво улыбнуться.
— Мой покойный босс об этом знал, — сухо сказал он. — Правда, раньше Елена не позволяла себе так напиваться в присутствии Марка. Ральф Ларсон оказал им обоим большую услугу, убрав босса с дороги. Но ведь женщину нельзя упрятать за решетку лишь потому, что она рада смерти своего мужа.
— А как насчет вас? — спросил Шейн. — Вы присоединяетесь к общему веселью?
Конрой пожал плечами и пристально взглянул на детектива.
— Я остался без работы. Уэсли Эймс был порядочной сволочью, но платил он хорошо.
— Что теперь будет с его колонкой новостей?
— Ее публикация автоматически прекратится. Сейчас материалы сданы на две-три недели вперед, и у газет есть время, чтобы сообщить об этом. Колонка новостей велась Уэсли Эймсом и принадлежала только ему. Никто не имеет права продолжать ее выпуск.
— Меня интересует, что случится с его архивами, — сказал Шейн. — С кучей сплетен про известных людей, которые никогда не печатались, но хранились у Эймса.
Конрой, казалось, не понимал, о чем идет речь.
— Судя по всему, архивы являются частью его имущества, — сказал он. — В таком случае их унаследует его вдова.
— Как вы думаете, она оставит вас на службе хотя бы на некоторое время, чтобы вы разобрались в бумагах и составили каталог?
— Сомнительно, — мрачно пробурчал Конрой. — Скорее всего, она засунет все в мусоросжигательную печь, не читая. Она ненавидит эту колонку новостей, — объяснил он. — Она ненавидит газеты — потому, что они сделали ее мужа таким, каким он стал. Она не стеснялась пользоваться деньгами, вырученными от публикации, но не более того.
Шейн закурил сигарету и обвел взглядом кабинет секретаря, остановившись на массивных шкафах с документацией.
— Эймс хранил все свои материалы здесь? Архивом распоряжались вы?
— Здесь находится лишь то, что он считал возможным мне доверить. Наиболее ценные бумаги лежат в его столе наверху; он никому их не показывал. Однажды он взял на себя труд объяснить мне свои соображения по этому поводу, — сердито продолжал Конрой. — По его словам, он делал это для моего же блага. Некоторые материалы, если их публиковать, могли пустить под откос карьеру многих людей, и он боялся, что я буду использовать их с целью шантажа. Ладно, к черту! Он умер, и я не буду по нему скучать.
— Вы не одиноки, — заметил Шейн. — Насколько мне известно, все остальные думают так же. У Эймса в кабинете был телефон?
— Нет, к телефонам он испытывал идиосинкразию. Его кабинет — это Святая Святых Хозяина. Когда он закрывал дверь и вешал табличку «Не беспокоить», то оставался нажине с собой и со своей совестью. Судя по всему, чувствовал он себя неплохо, — Конрой презрительно улыбнулся. — В любом случае, он не принимал никого, кроме посетителей, специально приглашенных заранее. Я встречал их у входа и провожал к боковой лестнице. Эймс издали разглядывал посетителя, впускал его, а после его ухода снова запирал дверь на задвижку.