— Ладно, допустим. — И я задаю вопрос, который давно вертится у меня на кончике языка. — А скажи, любовь моя, честно: вот мы, первовоскрешённые… ты правду тогда сказала? В самом деле обладаем чем-то таким, особым? Вожди народов, отцы-матери и прочее… энергия особенная… Поэтому нас поставили на передовую, поручили собирать людей?
Углы губ Виолы вместе с прищуром тёмно-чайных глаз обнаруживают лёгкое, лишь мне заметное лукавство. О, как я её уже изучил! Любовь и наблюдательность — две стороны одной медали.
— Честно? Ну, нет у вас никаких таких… энергий. Не обижайся. Но вы, если хочешь… старшие дети. Первенцы. Так и хочется поручить вам заботу о младших.
Она вздыхает.
— И вообще, ты единственный, с кем я могу вот так… напрямую!
XXV ІІ. Алфред Доули и Джэнет Хардкасл. Развёртки: Египта, затем Лондона
Сожги то, чему ты поклонялся; поклонись тому,
что сжигал.
…— Смотрите-ка, там ещё один турист. Эй, мистер! С наступающим вас!..
Свежий, точно вздох прохладного ветерка, девичий голос. Доули резко обернулся.
Со стороны пирамиды Хафра, наверняка по Священной дороге поднявшись из котловины, где лежит Сфинкс, подходила небольшая экскурсия. Часовые с копьями не замечали её, — инверсор работал вовсю… Группа отправилась в Гизу рано утром, убоявшись дневной жары. Вёл типичный английский профессор, современник Доули, в сюртуке и мятой шляпе, с висячими седыми усами а ля Ницше; да и все прочие были — вот сюрприз! — типичными лондонцами начала ХХ века. Пожилой полный клерк в подтяжках и котелке, — пиджак он перекинул через руку; франт с Пикадилли, в клетчатой паре и туфлях с белыми гетрами, с повисшей на его локте жеманной дамой под кружевным зонтом; сутулый интеллигентный старик в пенсне… все они мигом стали неинтересны Доули, когда он рассмотрел ту, что крикнула.
Очень стройная, в изящном песочном костюме и шляпке с небольшим бантом, преображённая, но узнаваемая, к нему шла цветочница, которой в последнюю ночь своей первой жизни Мастер швырнул горсть соверенов, дабы приобщить девушку к учению Тьмы.
Минуту спустя и она узнала Доули. Мотыльки густых ресниц забились, чуть не взлетев со сразу побледневшего скуластого лица; руки в лайковых перчатках стиснули сумочку.
— Да, это я, мэм, — сказал Алфред, снимая шляпу и кланяясь, насколько позволял живот. — И… э-э… простите меня за мой вид!
Он знал, что выглядит ужасно — с заплывшими кровью глазами, с отросшей щетиной, в костюме, который после ночных приключений заставил бы устыдиться даже бродягу из Уайтчепела. После вчерашнего изгнания Владык — должно быть, окончательного — Мастер почти бессознательным напряжением воли перенёсся в Гизу. Хотел увидеть свою последнюю опору в этом мире, бледного духа пирамид. И — даром молил несколько часов о встрече, повторял до хрипа заклинания: Ортоз не явился…
Экскурсанты, стоя кучкой, оторопело глядели то на свою спутницу, то на Доули; наконец, франт громко, напоказ изрёк, поигрывая тростью:
— Вот, говорят, что Лондон — большая деревня; да весь мир деревня, и даже не очень большая!..
— Любой англичанин, сэр, стремится хоть раз побывать здесь, у истоков цивилизации! — возразил профессор.
Оккультист и цветочница не слушали, по-разному, но одинаково глубоко взволнованные встречей.
…Постеснявшись войти в квартиру Доули на Оксфорд-стрит, Джэнет на скамейке в ближайшем сквере подождала, пока он приведёт себя в порядок и переоденется. День был на редкость ясен для лондонского предновогодья.
Перекусив и выпив эля в пабе на Принс-Алберт-роуд, они вдвоем поднялись на вершину холма Примроз-хилл, где и заняли парковую скамью у края склона. Погода стояла бесснежная, влажная. Город-великан, уже почти целиком воскресший, лишь с отдельными пятнами леса или пустошей, странно выглядевшими среди сплошной массы домов, лежал перед ними, разделённый кривым серо-свинцовым лезвием Темзы.
За столиком Джэнет Хардкасл успела рассказать о своей нехитрой первой жизни. Она и не подумала упасть в объятия Тёмных, куда хотел отправить девушку Алфред своим данайским даром. Золотые монеты потратила частью на помощь больной, обнищавшей подруге; за остаток — наняла учителей хороших манер и правильной речи. Через полгода, став «настоящей леди», поступила, выиграв конкурс, продавщицей в цветочный магазин на Чансери-лейн. Явился у Джэнет славный парень, стюард с небольшого парохода, ходившего в Брайтон. Но затем началась мировая война, и парня забрали на континент. Так и не дождавшись его, Джэнет сгорела от испанского гриппа… Бернард Шоу, приятель Доули, язвительный гений, превратил нехитрую историю цветочницы с Ковент-Гарден в сказку о Золушке, покорившей короля лингвистов. Но Джэнет, не подозревая о всемирной славе Элизы Дулитл, покоилась на Хайгетском кладбище до тех пор, пока не зазвучали трубы Прекрасного Суда…