Во-первых, вначале вообще ничего не понятно, когда тебе все эти бумажки приносят, пленки. То данные перепутаны, то на руках половина документов. Или вот, выписывал в архиве все потери. А сведения, порочащие честь советского офицера, нельзя даже выписывать — их у тебя вычеркивают. Проверяют тетрадь и черным маркером... Пишу я, например: «Лейтенант Иванов поднял роту днем, налетел "Хейнкель", разбомбил — 72 человека погибло». Списки потерь уточняются, где-то, значит, они в этом районе лежат. Проверяющий эти данные пропускает.
Дальше пишу: «Рядовой Самохин чистил автомат и прострелил себе ногу». Проверяющий возмущается: «Ты что делаешь, ты для кого это пишешь? Что у нас солдаты таким занимались? А прочитает кто-нибудь родной, что он такое делал?» И вычеркивает черным. Вот и пойми. Тут вот офицера этого судить надо: какого черта он днем по дороге повел — семьдесят человек сразу потеряли. Но это считается за боевые потери. А при этом второй — обязательно самострел: да он просто не знает, что такое ППШ[14], ты прикладом стукни — и очередь вверх пойдет, свободный затвор. Ну, прострелил ногу — отчего ж об этом не писать? Всяко может быть...
У нас оборона Наро-Фоминска проходила по реке Наре. Вот Витя у нас недавно нашел там у реки медальон. Расшифровали его, нашли родственников — числился без вести пропавшим. Я и говорю: «Пойдем Витя, пошарим, ты медальон нашел, а он, может, где-то там лежит сам».
Там, где фронт, нейтральная полоса разделена оврагом. Вот мы идем: раз полный вещмешок патронов гнилых, брошенный, штык СВТ-шный[15] брошенный, магазины брошенные. И медальон брошенный. Каска. То есть он спускался и шел к немцам. А там был первого декабря прорыв, окружили немцы. И вот родственники приехали, просят: «Расскажите о последних часах, как он погиб, что, чего?» Чего я ей расскажу? По моим прикидкам, он в плен попал. А может, сдался, а может, раненый был, все поскидывал. Вот и говорю: «Там было окружение, все вещи брошены, а тела нет». Иногда, когда копаешь, прям уже картину видишь. И по настрелу, и по другим вещам.
То, что ты читаешь в книгах, — это одно, а так, чтобы увидеть по-настоящему... Как тебе объяснить... Это с годами, с годами идет — мы можем уже даже читать картину боя, те, кто дофига копал. Кто дофига копался — он прыгает сразу в траншею, раз — видит, настрел, ага, раз — пулеметный настрел, раз — начинаешь шерстить, видишь — попадаются целые патроны, значит, пулеметчик нервничал, начал передергивать затвор. Поглядел вперед, пошел в сторону, в которую стрелял человек: раз — каска, но это ладно, мог бросить, раз — котелок попался (котелок бросить нельзя, человек без еды себя не оставит), раз — вот и он сам.
Я тебе говорил, родственники если приезжают, когда находишь данные о погибшем, просят: «Расскажите, что было, как он погиб?» А что ты скажешь, особенно здесь, где 113-я дивизия воевала? Они же плохо воевали — как в клещи попали, в основном ополченцы, без командиров. Я опрос делал, рассказывали: день и ночь шли пленные — это же дохера. Плюс еще спрятались — тоже не знаю, интересный момент, не найду, наверное, уже... Был же тогда приказ: говорите, если у вас прячутся красноармейцы, иначе ваша семья пострадает. Она сказала. Немцы пришли и зарубили топорами почему-то. До сих пор я ищу, где они засыпаны. Почему вот так, зачем топорами? Расстреляйте, в лагерь отошлите, значит, были среди них какие-то садисты? Не знаю.
Выиграли же. Правда, потери... Но я тоже до конца не верю, когда списывают на Жукова это. Мне кажется, это личное мое мнение, было такое время, нельзя по-другому было выиграть.
Нельзя. Как заставить человека идти на смерть? Только трибуналами. Такое было время, поэтому все зависело от такого слова, как судьба. Загремел ты, например, в 33-ю армию, которую Жуков гнал на Вязьму. Все — тебе уже свыше сложилось так, что ты попадешь в окружение, в голод и под пули. А попал ты в армию Рокоссовского — он солдат жалел вопреки этому, рассчитывал все. Он обманывал тех, кто выше: что да, мы ведем разведку боем, хотя посылал штрафников.
[...]
Вот как дали мне данные. Там за две недели тысяча ополченцев побежала к Москве. Фронт падает, что делать. Заградотряды поймали, каждого десятого расстреляли. Мы пошли их искать — не нашли, но местные гаишники говорят, что именно на этом участке Киевского шоссе постоянно аварии. То есть когда расширяли дорогу, все эти убитые под дорогу и ушли. Потому там и аварии. Я в это верю? Конечно, верю. Там, где убитый, будут и аварии. А вы не верите? Не верите, что, где места массовой гибели, там аура плохая? Как это объяснить... Во времени застыло вот это зло.