Мы тогда доставали, пока они проезжали, быстрее собирали, как граблями, какой там археологический метод. Ничего не успеваю, уже опять трактор едет, тракторист орет, я ему: «Да подожди ты!» Это сейчас вот уже — с кисточкой, все такое. А раньше не было возможности.
Потом приехал военком, мол, чего вы остановили нашу работу. Ну, в смысле, вывоз леса. Я ему говорю: «Сам погляди». Он говорит: «Чего, камни, что ль?» А черепа, ты же сам знаешь как: сверху зелененькие, как камень круглые. Мохом-то прорастают, но ведь это же люди.
Военком: «Давайте побыстрее, давайте побыстрее». А как быстрей?! Я ему говорю: «Ты хочешь, чтобы мы быстрей собрали, а они семьдесят лет пролежали, никто не собирал!» Хотел в глаза ему сказать: «Ты же военком. Будто ты не знаешь? Твоя же территория, документов полно в военкомате после войны». Молчит...
Афганцы, они вот ездили туда. Ты знаешь, хоть и воевали там до крови, и те зверствовали, бэтээры жгли, и наши не щадили тоже, но афганцы ни одной могилы не трогали. Они относились с уважением. Спрашивал тогда: «Как же так, вы же друг друга чуть ли не заживо сжигали?» А вот так. Война войной...
У нас население сейчас до того бедует... В таких деревнях, как в Калуге. Там нету ничего. В Москву ездят, работы нет. Вывозят они всё, весь металл. Я к ним обращался, говорил. Как раз под высотой под одной... Начали они работать, танк нашли. Так и говорят, мол, иди, что хочешь бери, только металл не трогай. А там экипаж сгорел...
Так горело, что из трех человек все, что осталось — в одном пакете поместилось. Ведь танк давно стоял, брали и раньше, на металл-то, ведь там и тогда была разруха. И ведь танк сгоревший целиком, его даже разобрать было нечем. Я спрашиваю: «Как же вы это делали?» Оказывается, тогда начинали взрывать, но когда взрывали, было очень плохо, потому что он же после взрыва разлетается, и потом нужно эти куски искать. А там и другие боеприпасы были.
Рассказывали: «Пришел у нас один с войны сапер, говорит: "Давайте я вам помогу"». Это было возле деревни, которая и теперь существует, там было большое танковое сражение. Они взяли замазку, как для окон, которая как пластилин. Стоит, допустим, подбитый танк. Все дырочки замазывают, зашпаклевывают. Дно у него забивают. И полный танк воды заливают внутрь. В ведро кладут тротил, а ведро — в танк, в воду. Потом поджигают и пум — удар. Танк рассыпается, но не разлетается, а именно разваливается — гидроудар ломает так. И потом собирают. Это год 56-й был. Тогда все сдавали. Каски по три рубля. Металл любой принимали, гильзы принимали, все в ход шло.
Я не знаю... Последний год-то, может, в этом году будет.[21] Сил нет. И самолет надо поднять, и по 113-й дивизии есть место — там из трехсот человек вырвалось всего пятьдесят. Я стал помогать одной женщине, она мне сказала, что последний бой эта дивизия приняла под Ширяево. Есть данные, что именно там их окружили и сильно разбили. Она говорит, что многие там попали в плен, а после плена, когда уже война закончилась, освободили, спрашивают: «Кто?» — «Командир дивизии». — «Звание?» — «Полковник». То есть в 41-м году в окружение попал и всю войну в плену провел. Там мало кого из НКВД отпускали.
Но один из выживших, командир полка разведки, решил опубликовать, как все это было. Вроде бы вел еще в то время дневник, а к концу 60-х решил опубликовать эти «Записки разведчика» — чувствовал, что ласты клеит. Понесли в издательство, там посмотрели и говорят: «Это что такое, всю дорогу отступаете! Ты чего пишешь?» — «Нас окружили немцы, генерал Пресняков уже в солдатских галифе, телогрейке и в командирской фуражке ходил». Я так думал, с одной стороны, и правильно делал, нафиг надо. Даже убьют если, чтоб немцы хотя бы не знали, что генерал накрылся.
В общем, отказались книгу такую издавать. Автор ее умер. Записки эти лежали у жены, она их и принесла в музей. Там мне их и дали почитать. Я смотрю и думаю: «Елки-палки, как раз же рассказывает про бои под Чипляево, надо искать там». Была одна местность, где их разбили. Ты знаешь, что такое мелиорация? Это когда еще мичуринцы были, которые на елках арбузы выращивали. Они и решили, что сейчас мы здесь трубопроводы сделаем, вода будет под землей идти туда, где засуха. А тут, где сыро, наоборот, все выроем, и утечет отсюда вода. После этой мелиорации там, где войска те стояли, было сухо, а где были бои — там теперь топь. Мы просто не можем туда пролезть.
[...]
У меня много интересного, я же виделся еще с теми, кто видел войну. Я прошел бы с тобой по Наро-Фоминску пешком, показал, где минометную батарею разбомбили. Там один из этой батареи забежал в казарму. Подоконник, дурак этот, причем вояка... Представляешь, ведь солдат этот перед смертью на подоконнике в казарме успел написать: «Живите счастливо. Костя моряк». Я говорю: «Я бы этот подоконник вырвал бы, мы бы всем отрядом скинулись, тебе бы мраморный вместо него поставили». Нет, он его зашкурил и покрасил. Ну что это такое...