Нам бабки рассказывали: когда высоту построили в Гнездилово немцы, они начали выселять население, ведь секретный пункт. А некоторые не уходили — куда уйдешь? Свое бросишь, а там ты кому нужен? Ну, немцы их и расстреливали в противотанковом рву. Нам показали место, сами их доставали. Говорят, что из Гнездилово расстреляли полдеревни — просто из-за того, что они отказались покидать. Им комендант предложил уйти. Когда это еще тыловая часть была, на них не обращали внимания, но тогда фронт уже подкатывался. Они раз им сказали, два, явиться в комендатуру, построиться в колонну. Их же гнали, даже эшелонами увозили. Немцы и решили: что, мол, советских ждете? Ну, пожалуйста, ждите в яме.
Было такое в Турейке, неподалеку здесь, когда я связистом работал. Копали кабель. Наткнулись на немецкий лежак, ну, кладбище. Я сразу смекнул, что раз так лежат по одному, то, значит, кладбище. А у меня бригада была, талибы. Они не пьют, но денежку любят. Мы скинулись им, говорю: «Помогайте, надо достать их всех». Начали копать. Достают они кости, а я смотрю: ног нет, ног нет, ног нет. Весь ряд, сколько копаем, без ног. Ну, думаю, ладно, если одному взрывом оторвало, второму, но всем?.. А потом знакомый старик местный подошел: «Ну, вы хитрецы, кабель-то вон где проходит, а сами немецкое кладбище бьете? Чего нашли?» Я говорю: «Вот, пряжку нашел. В музей. Штык- нож, каску». И спрашиваю: «А чего они все безногие-то? Как они сюда дошли-то такие?» Я люблю, когда с юмором. Он говорит: «Да нет, они пришли-то сюда на своих двоих, это мы уже им отрезали». Как так?! «А, — говорит, — уже когда Нару освободили, после войны несколько лет прошло, сильный голод был». Короче, они откопали ноги этих немцев, отрубили их прямо в могилах, и потом дома на печках оттаяли, чтобы сапоги снять. Сапоги тогда были очень ходовым товаром. «Ты, — говорит, — попробуй проживи». Все сгорело: ни хлеба, ни одежды.
Я сам, между прочим, такую одну вещь достал. В доме у одних нахожу курточку. Знаешь такой цвет — фельдграу? Темно-серый, мышиный. В общем, у курточки пуговицы советские, а цвет какой- то странный. Мне стыдно спросить, неудобно как-то. А потом спрашиваю: «Можно поглядеть?» Они удивились, но разрешили. Я, как в руки взял, сразу вижу: клеймо немецкой спецприемки, там свастика маленькая и написано «W66A». То есть качество ткань прошла, можно из нее шить. Спрашиваю: «Чего это такое у вас?» Мужик и говорит: «Милый мой, здесь после войны столько этих шинелей и кителей валялось. Мы так мерзли, что сначала ходили прям в немецком. Потом к нам из военкомата ругаться пришли, мол, вы чего, вы немцы, что ли? Поэтому мы их обрезали, подшивали, чтобы цивильно выглядело, а то ведь все ходили в немецких шинелях».
Я потом и подумал, что действительно, когда у тебя и дом сожгли, и ходить не в чем — какая уже разница? Не знаю.
Я может тут и наговорил многое неправильно. Мне же и хорошие люди попадались в поиске, не только плохие. Столяров, например. Иду я как-то по лесу, грязный как чушкан — мы блины копали. Идет мужик навстречу такой, с бородкой, он художник и историк. Спрашивает: «Чем же вы занимаетесь?» Я говорю: «Да вот, ищем погибших здесь». Говорит: «Давай я тебе расскажу, где под Наро-Фоминском лежат два. Точно лежат, я покажу». Рассказывает: они со старшим братом во время войны в 41-м году были детьми. Ему было восемь лет, брату двенадцать. Сидят (это примерно где сейчас наша местная Красная пресня), 20 октября из Нары все свалили, немцы еще не вошли, тишина, ничейный город.
Те, кто остался, сидят, ждут. Войска уже отступили. И вдруг — машина тарахтит. Это наши отставшие части догоняли отступившие. А они же маленькие, не понимают, слышат: что-то тарахтит. Машина заглохла, а навстречу ей немецкие мотоциклисты. Дети спрятались. Заходят немцы, увидели их, говорят: «Берите лопаты». Взяли они, вышли, видят: разбитая машина (а он тогда еще не понимал, просто говорит — двое наших). Короче, говорит: «У телогрейки вата закручена, торчит белая, и кровь из нее красная капает». То есть, при вылете из тела скорость пули уменьшалась и вату вытягивала. Оба убитые.