А так, что главное — лес, общение, понимаешь. Конечно, все мы хабарщики[35], если честно сказать. Все равно что-то мы да находим, тянем в коллекции. Какую-нибудь пряжечку интересную. А, с другой стороны, в земле все равно сгнило бы, а так хоть школам музеи собрать помог. Конечно, обидно было: собрал там, где раньше жил, такой уголок боевой славы, а через пару лет пришел — ничего уже нет. Направление сменилось. Я говорю: «Медальоны-то!» Но как скажут в управлении школы — так и будет. Все куда-то делось. Или как вот этот отряд «Следопыт» при 70-й дивизии: руководитель мне в открытую сказал: «Нам запретили все это, мне так выгодно: вышли полегонечку, в палатках отдохнули, шашлычков поели. Ну и лекцию про то, что никто не забыт». Я ему говорю: «Поехали, покажу, ваша же дивизия, которой музей у них в школе». Говорит: «Нельзя! Ни в коем разе. Ты за них (за детей) не отвечаешь».
Я поэтому ушел в свободный поиск. Да и время было такое: если руки золотые, то можно и без постоянной работы. Халтурил, делал коттеджи, электрику. Я три дня или даже трое суток не вылазил с коттеджа, со жрачкой, со всем. Делал, получал бабло — и в поиск. Да и деньги были не деньги, а только средство для поиска. Потом специально оформился в одну хитрую контору, где почти не платят, но, как Володя сказал, мол, будет восемь тысяч тебе всего, — конечно, немного, — но ты, знаю, поисковик (а я тогда копал неподалеку, на той стороне речки), и, говорит, мне главное, чтобы все работало, а ты можешь своими делами заниматься. Ну, у него была частная лавочка. Как вон тут у нас шведское предприятие, там электрик требуется, говорят: «У тебя опыт большой, слаботочники нужны». Но там ведь нужно с карточкой зайти в 8 часов и в 17 уйти. Для того чтобы отпроситься, надо столько бумаг, да и то скажут: «Нет, это твоя смена». Плюс семья тоже. Понимаешь, не каждой жене понравится такое. Это сейчас уже нет сборов, а раньше у меня постоянно сборки, все ребята откуда-то приезжают. Она планирует одно, а я — чик, мне позвонили: «Донатыч, там блиндаж нашли, вроде останки» — собираюсь, и на три дня меня нет. Жена говорит: «А может, ты на блядки!» Я говорю: «Да, видишь, вон весь в грязи».
А так я же выпивал сильно, а тут сразу бросил, как только по-настоящему поиском увлекся. Это душу лечит. А потом, чем глубже во все это лезешь... Самое плохое, что еще глубже залез и понял, что все эти структуры, которые нас а-ля организовывают, — что Минобороны, что комитеты по делам — оказывается, ради бюджета, денег все это, чтобы по своим деньги раскидать. Вот это когда понял, что используют, делят, пилят, — вот это плохо было. А когда только вникал, когда первые архивы, когда все только узнавал — интересно было. Ведь умалчивалось же, кто, почему умер. А потом все эти встречи с людьми, которые воевали...
Мне надо найти одну съемку, какой это год — уже не знаю. «Мужество» тогда был отряд. Наверное, год 84-85-й. Короче, камера тогда появилась. Я забрал у ребят камеру, чтобы заснять, побежал 9-го мая на Поклонку. Я сам в поисковой форме, пара значков — вырвался, в общем. Подходит мужичок — он, честно сказать, и контуженный как будто, и видно, что жизнь его била. Короче, подошел он ко мне: «Браток, а где здесь кашу бесплатную дают и сто грамм?» А тогда, мне кажется, даже сто грамм еще наливали. Не помню... Но кашу-то стопудово там давали. И говорит мне: «Я тоже воевал, призвали, и попал сразу под Кенигсберг, молодой по возрасту».
Его там контузило, медалью вроде как наградили, а потом накосорезил что-то и то ли сел, то ли лишили его наград. Он говорит: «Хоть у меня и нету, как у тебя, наград, но я себя тоже чувствую фронтовиком!» Я ему говорю: «Да я поисковик!» А он даже не врубается. Он такой какой-то, чудной. Мне так жалко стало... Меня принял он еще так... Говорит: «А ты на каком был?» Я ему объясняю, что мы копаем, а он даже не понимает, чувствую, но рад он как-то. Мне так обидно стало, подумал: «Ни одной железки этой больше не надену». А потом пошли дальше — а там же, на Поклонке этой, везде дорожки, скейтбордники катаются — уже неприятно, да еще и черные кучкуются рядом, шашлыки делают. И проходят ветераны, ничего не покупают, не по средствам, видно. Мне так неприятно стало. Я найду потом запись.
Мужика-то этого я не снимал, не ожидал напора такого. А вот ветеранов снял. Их все меньше же, я гляжу: их совсем мало, а года три-четыре назад ходил, глядел — столько ветеранов было. А потом все меньше и меньше. И так было погано, что Поклонка меняется, шашлыками торгуют... Не знаю... И вообще зря в нее вбухали столько денег. Лучше бы дали их таким, как вот этот мужик, у которого даже и боя как следует не было — сразу контузило, а потом в госпиталь, потом другие неприятности. А он так с душой ко мне, видит, видимо, что я уже седой был — я рано поседел, у меня тоже были свои терки. И мне так жалко его стало. Тоже ведь победу приближал, я так думаю.
35
По аналогии с «Пикником на обочине» Стругацких, хабарщики — те, кто интересуется артефактами, оставшимися в местах боевых действий.