Я вот что стал замечать — мы какие лозунги используем, говоря о войне? «Никто не забыт, ничто не забыто», «Помним». Эти слова, которые говорили те, кто воевал. Они себе говорили: «Помним». Нам, чтобы помнить, надо знать. Кто-то из нас знает, а кто-то и не знает, дети вообще ничего не знают про войну. Что им помнить? А мы пользуемся старыми лозунгами, новые не придумали, поэтому и получается все криво-косо.
За последние года, наверное, четыре еще больше все запуталось — с появлением новых людей каких-то все еще усугубилось, и вообще сейчас... Раньше худо-бедно, но люди общались между собой, не так много было поисковиков, где-то через кого-то все друг друга знали, даже если что-то криво шло, можно было через посредника выйти, договориться. А сейчас это движение просто огромное, очень много молодых, и понять, что они делают и как с ними договариваться, невозможно. Есть ПДР, есть ДОСААФ, есть РВИО — то есть крупные организации, есть невошедшие поисковики, есть огромное количество чернокопов-монетчиков, которые просто затесались как поисковики, а ходят свои какие-то вопросы решать, — и они тоже игроки на этой арене. Чтобы все это объединить, надо во всем этом разобраться, а единственный вариант в этом разобраться — просто запретить копать на какое- то время, и потом уже, выработав какие-то критерии, «выпускать по одному».
Я в Белоруссии копал — с нами мужик идет, который нас ведет на место (он там нашел убитых): меня, военкома и представителя двух батальонов. Вот мы уже выкапываем этих убитых, я говорю ему: «Что ты вокруг нас бегаешь? Иди вон туда, может, что найдешь». Он говорит: «Нет, меня поймают». Я говорю: «Чего поймают, представитель батальона с нами». — «Я даже крикнуть не успею». — «В смысле?» — «В смысле, если меня заметят и сдадут в милицию, мне не дадут крикнуть, заберут просто». И там, если тебя поймают, там реально срок сразу. А все местные жители, которые чужака с минником видят, сразу — на телефон.
В министерстве обороны есть экспедиционный центр под эти все дела, 90-й батальон поисковый, — он во Мге стоит. Им уже одиннадцать лет. Последние лет пять они даже стали солдат призывать: если поисковый отряд хочет, чтобы их пацана призвали, — они определенные бумажки заполняют, и он в этом батальоне служит. Генерал Кирилин этот батальон придумал. Я с ними работаю, постоянно беру в помощь. Вообще, как я понимаю, и в ДОССАФ, и в РВИО уставы писались с целью, чтобы Министерство обороны им передало эти полномочия. Так написано в уставах, во всяком случае. В законе как написано: Министерство обороны вправе полностью передать свои функции организациям, которые им учреждены. И РВИО, и ДОСААФ, у них соучредитель — министерство обороны. У ДОССАФ были какие-то поисковые отряды, даже люди на зарплате... Потом что-то пошло не так. Кто их знает? Настолько все это сейчас запутано. Когда все начиналось, было четко и понятно: есть задачи, есть люди, их немного, даже 3 000 человек на первой Вахте — для Советского Союза это фигня. Они все друг друга знали, до сих пор многие общаются. А сейчас в одном ПДР 42 000 человек волонтеров. Ты к ним уже даже через кого-то не пробьешься: что он делает, как они копают, что копают? А если еще учесть досаафовские отряды, еще какие-то отряды, просто люди сами по себе копают... Вообще неразбериха, кто что делает.
Сейчас я работаю в частном музее «Битва за Ленинград» имени Зиновия Балабанова. Музей содержится на частные средства, и человек, который этим занимается, — хозяин музея, — он в свое время не то чтобы был поисковиком, но много лет провел в Мясном Бору, в 90-е годы еще. Трагедия 2-й ударной его сильно зацепила, и мы сейчас создали группу такую, — наверное, то, о чем мечтал в свое время Орлов, и я мечтал, — у нас есть десять человек на зарплате, которые занимаются поиском, скорее даже разведкой местности, изучением боевых действий. Когда находим убитых, приглашаем поисковый отряд. Все, что находим на полях сражений, приносим в мастерскую музея. То, что можно отреставрировать, — реставрируется, то, что нельзя, — все равно остается в качестве экспоната, и на протяжении уже четырех лет мы так работаем. География — в основном Новгородская и Ленинградская области, но, если поступает информация, — неограниченная. Куда надо, туда и едем. Надо понимать, что многие поисковые отряды не обладают материально-технической базой. У нас есть и гусеничная техника, и вездеходная. Знакомые мужики говорят про место, куда не могут добраться, — поехали, их отвезли, место обследовали, убитых нашли. Интересно, что в каждом регионе условия поиска разные — кто-то с хлопушками ищет, в Карелии мужики ходят с миноискателями, они щупами не ищут, а в Мясном Бору новгородцы все с этими верховыми щупами. Где-то глубинными щупами не работают: они поверху все собрали, а на глубины не лезли. Туда едем с глубинниками.