— Согласен.
Ричард поднялся вслед за ним, и они направились к выходу, лавируя между стульями.
— Молодые люди!
Властный голос оратора остановил их. Басаргин медленно обернулся.
— Вам, кажется, не нравится наше общество.
— Не нравится, как не нравится и то, что я слышу, — ответил невозмутимо Басаргин. — Вы называете это патриотизмом, а на самом деле ваши речи отдают «Черной сотней».
— Извольте объясниться!
— С удовольствием. Вы очень низко цените свою страну, если считаете, что Россию можно свалить каким-то заговором. Если бы она сама не была серьезно больна, никакой мифический заговор не причинил бы ей ни малейшего вреда. Все дело в глубинных язвах, разъедающих наше общество, и все они нашего, российского корня. Любой народ имеет то правительство, которого заслуживает.
— Милостивый государь! — надсадно завопил оратор, еще больше краснея лицом, нелепо угрожающим от набухших жил. — Вы — Иуда! Извольте немедленно выйти вон!
— Как вы могли заметить, я именно это и собирался сделать, но вы меня остановили, — ответил с тонкой улыбкой Басаргин.
По комнате плеснул смешок и тут же захлебнулся. Последнее, что не без удовлетворения заметил Басаргин, выходя, было зеленое в фисташковость лицо Иволгина. Они накинули шубы и не торопясь пошли вниз по Тверской. Улица была пустынна. Снег скрипел под ногами. Ночь была тиха и звездна. Трудно было представить, что где-то совсем рядом кипят такие африканские страсти.
— Странный вы народ, русские, — произнес задумчиво Ричард. — И опасный сам для себя.
— Что вы имеете в виду, Дик?
Басаргин, не замедляя шага, повернулся к Ричарду. Чем дольше он его знал, тем больше ему нравился этот немногословный обстоятельный англичанин.
— История вас никак не научит. Они, — он махнул рукой в сторону дома, откуда они только что вышли, — ищут заговор, где его нет или мало-мало есть, но это не так важно.
Басаргин отметил про себя забавный оборот и улыбнулся. Ричард очень интересно препарировал русский язык.
— Когда государь не соответствует свой время, он должен уйти, или этот время сам уйдет его. Но тогда последcтвия будут трагичны. Так было с Карлом Первым у нас, в Англии, так было с Людовиком Шестнадцатым во Франции. Сожалею, но если ваш государь не может это скоро понять, так будет и в России.
— Вы говорите страшные вещи, Дик.
— Я знаю, и сам не рад. Поэтому хочу сказать вам, что буду увозить Нелли в Англию так скоро, как только возможно. Я уже предпринимаю некоторые шаги и хочу предложить вам ехать с нами.
— Нелли знает?
— Да, и просила меня говорить с вами.
— Невозможно, Дик. Я русский, и это моя страна. Мне некуда отсюда бежать.
Ричард остановился и внимательно посмотрел на Басаргина. Бледный свет фонаря осветил его сухое, вытянутое лицо с умными серыми глазами. Неожиданно он протянул ему руку. Басаргин крепко ее сжал.
— Я уважаю ваш выбор, хотя он и безумный. И уважаю вас. А знаете, Владимир. — Он улыбнулся, и от этой улыбки лицо его стало простым и открытым, как у мальчишки. — Я даже ревновал к вам Нелли. Вначале, пока вы не приехали. Не понимал, как можно так любить брата. Какой может быть брат, чтобы его так любить. Теперь я понял.
— Я давно хотел сказать вам то же самое. Я рад, что Нелли выбрала именно вас.
— Нелли — моя звезда. Вот как эта. — Он указал рукой в темное небо — И сейчас не могу поверить. Я ведь, как это… — Он защелкал пальцами, подыскивая нужное слово. — Дворняга рядом с ней. Обычный коммерсант. Купец, так ведь по-русски?
— Так, так, но это не имеет ровно никакого значения. — Басаргин даже слегка покраснел, вспомнив первый шок от известия о замужестве сестры. — Она очень счастлива с вами, и это главное.
— Не каждый на вашем месте подумать бы так. А у вас, Владимир, есть своя звезда?
Басаргин взглянул на небо. Одна звездочка, маленькая, светлая, подмигнула ему лукаво. «Марго, — подумал он. — Где ты теперь?» Затерялась на огромных просторах России, не сыскать. Думает ли еще о нем, помнит ли? Он помнил и не оставлял надежды разыскать ее. Медленное, мучительное умирание матери, похороны, улаживание непростых финансовых дел семьи растянулись на целый долгий год. Он так и не смог приехать за ней в Эривань, как обещал. Осталась только фотография, которую он бережно хранил в серебряном отцовском портсигаре. Марго в форме медсестры. Твердая линия подбородка, плотно сжатые губы, и только в уголках глаз затаилась светлая, лучезарная улыбка. Именно так, одними глазами, она часто улыбалась ему. Взмах ресниц — и будто солнце взошло.
«Я найду тебя, — подумал Басаргин. — Обязательно найду». Он не знал еще, что ждет его и всю страну. Накатывал февраль 1917 года.
Марго добралась до Петрограда осенью 1920 года. Много воды утекло за это время. После продажи дома в Эривани она целое лето прожила в имении отца в горах, неподалеку от озера Севан. Она много гуляла, читала, думала, зализывала раны, как подстреленное животное, и впервые за много месяцев почувствовала себя обновленной и здоровой. Глядя на строгие, величественные очертания гор, она чувствовала, как отваливаются засохшие корки, разглаживаются рубцы и шрамы, как очищается и крепнет ее дух. Она была готова жить дальше.
Когда и имение было продано, Марго обратила часть денег в золото и драгоценности и, зашив аккуратно в подол потертого кургузого пальтеца, специально приобретенного по этому случаю, отправилась в Тифлис. Сабет встретила ее восторженно, устроила жить у себя и с утра до ночи без умолку болтала, просвещая ее по поводу тифлисского житья-бытья. Но прежней близости не возникло. Слишком многое разделяло их.
Марго скоро съехала от нее, что-то переводила, выучилась печатать на машинке, брала уроки пения у знаменитой Суламифи Заболоцкой. У нее обнаружилось нешуточное меццо-сопрано, темный бархатный голос, напоминавший прикосновение крыла ночной птицы. Она пела на музыкальных вечерах и имела большой успех. Суламифь, обычно скупая на похвалы, прочила ей большое будущее. «Вы опоздали родиться, Марго, моя милая, — говорила он. — Лет десять назад вас бы на части рвали. Цветы, поклонники, гастроли. А теперь… новое время, новые песни. Но, как знать, может быть, еще все переменится».