Он только что видел птицу в городе. Первую за свою жизнь.
Надо, чтобы в Дживанне летали птицы. Много птиц. Как на океане. Когда они с женой ездили в отпуск, Роберт специально выходил на пляж ранним утром, чтобы наблюдать за чайками.
Он обычно брал две недели в конце сезона, когда солнце начинало остывать, как выключенная электроплита, поднимался ветер, и люди уходили с пляжа, уступая сложенные зонты и брошенные лежаки птицам.
В городе птиц нет.
Но Роберт видел. Повезло!
А может, то был просто чёрный пакет за плотной шторой метели.
Роберт не сможет это проверить. Птица-пакет исчезла.
Интересно, сработает ли примета?
Он постоял ещё, вглядываясь в белую бездну, пытаясь разглядеть очертания антенны, затем стряхнул снег с капюшона и вошел в кондитерскую.
В нос ткнулся мордой ласкового пса сладкий теплый запах выпечки.
- Две слойки с малиной, пожалуйста.
- Давненько вас не было, - круглая добрая булочница узнала его.
- Я болел. Сердце.
Её чудесное пышечное лицо на миг исказило огорчение - точно на упругий пирожок нажали пальцем.
- Ну, ничего... Хорошо смотритесь! Бодренько... Поправляйтесь! Побегаете ещё, дай бог!
- Дай бог.
Роберт забрал с прилавка бумажный пакет со слойками и вышел вон.
Неизвестность порождает страх. Человек способен безусловно верить только личному опыту. Потому люди из века в век несут бремя ужаса перед переходом смертной грани. Сверхпроводящие микросхемы, способные сохранить сознание. Длинная игла, входящая в мягкий беззащитный мозг. Евдокия по ту сторону, убеждающая, что всё будет хорошо. И всё равно - страшно.
Роберту предстоит пережить смерть. Совсем скоро.
Улица стояла в пробке. Движение страдало от обильного снегопада. Пешеходы зигзагами пересекали медленно движущийся, как струя меда, поток. Автомобили сигналили. Роберт заметил карету скорой помощи, зажатую со всех сторон, истерично мечущую в пространство синие вспышки проблескового маячка.
Горько усмехнувшись он побрел дальше своим осторожным шагом сердечника. Сорок пять лет - а выглядит совершенным стариком. Мелкие робкие шажки - стежки девочки, которая учится шить. Привычка нести себя как вазу - хоть бы не разбить! - старческая привычка. Седые виски, наметившаяся лысина. Чувство, что всё позади. Наверное, оно и есть главный признак старости.
Солнце падает в море как будто в ладонь лепесток
огнерозы. Прибрежные камни как ягоды гладки.
С каждым днём поднимается новой печали росток.
Ты глядишь на закат, а у глаз собираются складки.
Катят к зрелости годы, и то, что ещё впереди,
стало меньше того, что уже за спиною осталось...
Роберт лелеял в себе евдокиину привычку запоминать стихи. Скоро он перестанет их забывать...
Мотая ленту новостей в соцсети, Роберт наткнулся на пост, посвященный торжественной церемонии вручения ежегодной поэтической премии "Крылья Пегаса". Новость разместил паблик о культуре с относительно небольшим числом подписчиков. Пост содержал официальные слова, имена лауреатов, список членов жюри и их регалий, а так же фотоотчет. Лицо женщины на одной из фотографий показалась Роберту знакомым. Она сидела за столиком жюри с традиционной голубой бутылкой воды и белым квадратом протокола. Ее плечо и волосы пересекал стоящий у сцены микрофон. Распластав пальцы на экране, Роберт увеличил изображение. "Лиса! Неужели?" Он нашел ссылку на страницу заинтересовавшей его особы и, воспользовавшись своим священным правом приговоренного к смерти, написал ей - знаменитости, между прочим! - сообщение с предложением выпить по чашке чая. Лиза-Лиса - это оказалась именно она - откликнулась сразу. Титулованную поэтессу растрогало, что парень, с которым они иногда пересекались на лестнице в здании Академии, запомнил её на всю жизнь. Она, вероятно, усмотрела в этом феномене похвалу её женскому очарованию или творческой яркости, хотя ни то, ни другое не было истинной причиной - просто в сознание Роберта её образ намертво впечатала трагедия его провала на экзаменах.
- Ты чувствуешь, что достигла того, чего хотела? - спросил он. Она положила ногу на ногу и кокетливо хихикнула. Роберт вынужден был признать: её икры и лодыжки сохранили женственную плавность линий. - Полагаешь, в моем возрасте можно с уверенностью говорить о достигнутом?
- Я не хотел обидеть. Всегда есть куда расти. Но ведь можешь ты сказать сейчас: на такой высоте в общественной жизни ты представляла себя двадцать лет назад? Или ниже? Или выше? - Честно? Я об этом не думала. Я всегда думала о творчестве. И теперь поняла - я бездарность. Потихоньку я делаю то, на что гожусь: организую кружки для талантливой молодежи, издаю журнал, газету, веду четыре паблика, посвященных литературе... Но это ведь не творчество! Кому-то пришла в голову идея самолета, кто-то его нарисовал, кому-то суждено на нём полететь - а я навсегда останусь завинчивать гайки. Понятно, что без гаек не будет самолета. И без таких как я не будет литературы. Да. Завидно до удушья тем, кто полетел. Я боролась с самолюбием много лет, чтобы принять свою роль. Продолжить завинчивать гайки. - Ты считаешь, что цель творчества - признание и слава? Лиса помотала головой. - Цель творчества - чувство великого самоудовлетворения. Самостоятельное и полное осознание ценности созданного, которое не блекнет от сравнения себя с другими. Мне ни разу не довелось этого испытать.