Роберт любил рисовать. Его работы казались и друзьям, и педагогам странными: на них не значилось ни неба, ни земли, ни краев, ни дна - будто то были видения из других измерений - мягкие, расплывчатые очертания; предметы, плавно переходящие один в другой; пастельные тона, в дымке которых чуткий созерцатель мог различить нечто, находящееся дальше, глубже в картине. Когда Роберта спрашивали, что именно он изображает, он пожимал плечами. Преподаватель живописи и графики в студии называл его талантливым. Кирилл, который ходил вместе с ним дважды в неделю после уроков в студию и считался его товарищем, смертельно ему завидовал. Кирилл мечтал стать художником, он был готов ради этого хоть землю есть, а Роберту было наплевать на творческое будущее. Но рисовал при этом Роберт легче и лучше, чем Кирилл.
- Скажи, где ты их берешь, свои сюжеты? Откуда всё это у тебя в голове?
Роберт не знал. Он и рад был бы помочь товарищу - да только как? Сознание не жесткий диск, его содержимым не поделишься...
Роберт достал чистый лист. Покатились по столу гладкие цветные бревнышки пастели. Остановив один из мелков у края, юноша принялся за дело.
Золотой город-фантасмогория воронкой втягивал взор наблюдателя в центр композиции, где в нежном персиковом тумане розовыми и бледно-красными вихрями проступали черты развернутого в три четверти загадочного женского лица.
Роберт попытался вложить в рисунок все переживания прошедшего дня. Город, с его небоскребами, виадуками, мед заката, стекающий в океан, горы, которых он никогда не видел, удвоенный латте, девушку, которая давно умерла, но при этом показалась ему гораздо более настоящей, чем многие живые люди вокруг.
В студии ребята обступили расстеленный на столе лист формата А2. Роберту приходилось складывать рисунки вчетверо, чтобы они помещались в рюкзак. Кирилл завистливо-нежными движениями разглаживал заломы на плотной бумаге.
- Что ты нарисовал? Если на прошлых твоих работах хоть как-то прослеживалась логика, то здесь царит полный хаос. И цветы, и заходящее солнце, и краски - точно на лист просто пролили стакан персикового сока, - сказала Маргарита.
- Смешанного с томатным, - добавила Марина.
- Фу, гадость!
Девочки засмеялись. Маргарита - очень симпатичная девчонка: у неё ресницы густые и мягкие, точно беличьи кисточки для акварели. Роберту нравились эти ресницы. И цвет лица, тёплый белый, как согретое молоко. Он иногда смотрел на Маргариту, пока она не смотрела на него. Она собирала длинные прямые волосы в пучок, его кончик доставал ей до талии; когда Маргарита вертела головой, отдельные волосинки электризовались и наклеивались на её синтетическую блузку. Почему-то Роберту нравилось и это тоже.
Маргарита ходила в художественную студию не потому, что любила рисовать. И не потому, что имела способности. Родители хотели, чтобы дочь была занята после уроков и "не болталась по улицам". Маргарита привыкла к студии, даже делала определенные успехи. Работала она аккуратно, старательно, терпеливо прорисовывала мелкие элементы. Руководитель студии хвалил ее, но никогда не говорил, что она талантлива; видимо, похвалы заслуживало исключительно её трудолюбие. Однако, как-то раз работу Маргариты поставили в пример другим, и некоторое время вышеозначенная работа висела на стене в мастерской. Маргарита изобразила кирпичную стену, увитую плющом. Каждый кирпичик, равно как и каждый листик плюща, был добросовестно отрисован и идеально раскрашен. На листиках видны были карандашные прожилки.
Но гораздо больше, чем творить самой, Маргарите нравилось критиковать чужое творчество. Она делала это вдохновенно, пламенно, запоем; с присущей ей тщательностью отличницы она искала недостатки в чужих работах и всегда находила.
- Это похоже на водоворот, который образуется, когда из раковины уходит вода, - продолжила Маргарита осаждать рисунок Роберта. - Причём в воде плавает разный мусор. Ты рисуешь очень красиво, с этим не поспоришь, но твоим картинам не достаёт концептуальности...
- Ты достала умничать, Рит! - за Роберта низким уже почти совсем взрослым мужским голосом вступился Марк, высокий и широкий в плечах парень, который ходил в художественную студию только потому, что ему нравилась Марина. Рисовал он кое-как; большую часть времени на занятиях он бродил между мольбертами своих товарищей, заглядывая в них, давал шуточные или не очень советы, как надо рисовать, слушал музыку в наушниках и жевал жевачку.
- Лично мне было бы обидно выслушивать такое. У критика должны быть исключительно развиты чувство меры и чувство такта, - сказала Роза, девочка, похожая и лицом и телом на еврейского мальчика-недокормыша, - он должен уметь нащупать ту грань для каждого автора, которую ни в коем случае нельзя переходить. Критика необходима для развития таланта, это аксиома, но её строго нужно дозировать; большим количеством критики можно отравить даже сильный талант - человек банально отчаится и перестанет делать попытки. ...Хотя из него, вероятно, что-нибудь бы вышло, если бы неразумная критика не отбила у него напрочь охоту к творчеству.