— Кристина? — зовет меня Шумский, а я с неохотой смотрю на него.
— Что?
Поцелуй легкий, неожиданный и совершенно сбивающий с толку. Не успеваю ни отскочить, ни оттолкнуть диакона, который просто обхватывает моё лицо ладонью, зарываясь пальцами в волосах и притягивая ближе. Лишь мои собственные руки комкают ткань его церковной накидки, ощущая ее гладкость, пока губы раскрываются под натиском.
Сколько у нас было таких поцелуев? Парочка-другая: один из жалости в восьмом классе, другой — после ночной гулянки на выпускном у ресторана перед рассветом. Ни тот, ни другой я почти не запомнила. Да что там помнить, клюнул в губы и покраснел. А сейчас он куда настойчивее, и… лучше, что ли?
— Ептить, Гриша, ну чего ты на ночь глядя людям спать не даешь? Подумаешь Петька твои лопухи подрал, он же не специально!
— Молчи, убогий! Не могу слушать твои тлетворные речи, плохо влияющие на моё кровообращение. Оно без того нарушено плохой экологией и отсутствием нормального обращения. Григорий Стопкин добьется справедливости в отношении себя! Нельзя не уважать аристократа голубых кровей… Ой, а что это вы тут делаете, охальники? Люди! Нелюди! Тут разврат на глазах честных людей, вампиров и упырей!
— Вурдалак я, голубизна ты кровная, вурдалак!
А вот и наш вампир Гришенька. Сам дошел, даже на кладбище идти не пришлось.
Глава 8
— Дура-а-а-а!!!
Огнеупорная дверь едва сдерживала порыв разъярённого донельзя дракона. Средний из тройняшек в семье драконов Горынычей — Борис — орал, переходя с мата на культурный язык человека и обратно. Рядом со мной в приемной невозмутимо вылизывалась его секретарша — кот Баюн. То и дело он подставлял то лапу, то хвост, изгибаясь в неведомых позах и, бросив окуляры на стол поверх бумаг, невозмутимо продолжая утренний ритуал.
Вот вам и ученый кот.
— Мурзик, у нас как бы посетители, — мрачно изрекаю, пока дверь продолжает сотрясаться под воплями нашего начальника-дракона — форменной истерички и немного психопата, умеющего дышать огнем.
Словно в подтверждение моих мыслей, из щелей повалил черный дым. Как хорошо, что у него в кабинете все вещи из негорючих материалов. А все, что сгорело, так оно уже не нужно.
Рядом со мной дрожал, накапав под собой приличную лужу, водяной Герасим. Он мял платочек, колыхался точно студень, внутри которого плавали серебристые мальки, и нервно оглядывался на дверь кабинета руководителя похоронного бюро «За упокой и душу». На соседнем диванчике вурдалак Лелик и вампир Григорий резко побледнели. Красные глаза кровососа остановились на мне. Он нервно откашлялся, дергая потрепанную бабочку, неровно повязанную на шее и просипел:
— А-а-а, это нормально?
— Нормально, — невозмутимо ответили мы с котом, который наконец прекратил начищать свою черную шкуру и слез с кресла, подходя к кофемашине, дабы налить себе кофе.
— Борис Дракарович просто немного не в духе. Жена у него… — начал было Баюн, как из кабинета вновь послышалось:
— Дура-р-ра-а-а-а!!
— Да, примерно так, — развожу руками, наслаждаясь развернувшимся цирком.
Ничего, потерпят. Водяной тут по работе: у него давеча померла двадцать восьмая супруга — утопилась с горя — он пришел похороны заказать. В нашем бюро у него скидка, а еще одну русалку мужику плодить не хотелось. И так все озеро полным-полно ими — спасу нет. Дурные они, что взять с полурыбин.
А вот вампир… Эта тухлятина клыкастая даже Лелика с собой в качестве сопровождающего взяла, хотя все в курсе, что они друг друга на дух не переносят. Один у другого участок на кладбище отжать пытается. Якобы Лелик тут местный, а вампир — понаехавший из Европы, чужеземенец.
Тут же — смотри что, объединились, кодлы зубастые. Видите ли, покоя им на кладбище нет, маньяки ходят и ландыши их топчут.
— Мы… это… можем в другой раз зайти, да? — нервно дергается вурдалак, почесывая желтыми когтями лысую макушку. Сероватая кожа становится еще более землистого оттенка, когда Борис вопит на всю контору:
— Ты сколько потратила, дура?! Я тебе что, из рода Мидасов?! Нет у меня столько денег, нет! Все потратила! До тебя миллиардером был, а теперь миллионер!
— Сиди, — шипит Гриша, постукивая клыками и принимая чинный вид, хотя самого трясет. Еще бы, нечисть-то она не защищена от огня. — Это наш гражданский долг. Жаловаться.
— А народ на Царской улице тоже жаловался, помнится, — потянул Мурзик с мурчанием, сунув черный нос в банку со свежими сливками, и подхватил ее лапой. — Мол, вода горячая течет холодной. В администрацию письма писали. Помнишь, Крис?