Четвертого мая в нескольких местах одновременно схватили патриотов. В Елизаветинском лесу взяли Данилевского, а на конспиративной квартире — Дерябина. На станции Рутченково, в совхозе «Петровский» и в селе Антоновка — их товарищей. Всех отправили в тюрьму, устроенную в совхозном поселке Майка, что возле станции Доля.
На второй день после ареста Дерябина на квартиру, где он жил, казаки приехали с обыском. Перерыли все в комнате, нашли небольшой блокнотик. Рябой вахмистр полистал его и обнаружил цифры.
— Что это за шифр «7 — 7»? — спросил он хозяйку.
— Откуда я знаю? — ответила она и добавила: — Может, адрес? Седьмая линия, семь...
В это время подпольщиков допрашивали в СД. На пытках присутствовали Граф, Эйхман и Шильников. Бургомистр попытался поговорить с Дерябиным, но получил плевок в лицо. Подпольщика начали бить резиновыми шлангами, и он потерял сознание.
Взрыв склада боеприпасов, крушение состава на станции Рутченково, убийство полицейского, организацию побегов военнопленных — все приписывали арестованным. Но патриоты молчали.
Вахмистр доложил сотнику о найденном блокноте. Тот приказал обследовать дом семь на Седьмой линии. Под видом крестьянина, который ищет своего брата, рябой казак вертелся вблизи дома, расспрашивал мальчишек, кто в нем живет. Ему подвернулся сынишка Борисова, назвал свою фамилию и имя отца. Единственного во дворе моложавого высокого мужчину выследить было не трудно.
Борисова арестовали на улице, когда он шел вместе с Арутюняном и Михненко. Их обыскали, сняли ремни, и связали руки за спиной. Привезли в полицейский участок на Рутченково, а в полночь отправили на Майку. Здесь уже было человек двадцать арестованных. При свете фонаря построили всех в один ряд, распределили! по камерам. Арутюнян и Михненко оказались вместе Борисова посадили в подвал под зданием.
Его вызвали на допрос первым. Сначала не били, по« тому что он сразу заявил:
— Начнете экзекуцию — буду молчать.
Следователь ухмыльнулся, кивнул в сторону казака, проговорил:
— У него рука не дрогнет на коммуниста.
— Я такой же коммунист, как он японский император.
Переводчик с улыбкой перевел, а немец засмеялся.
— Ну ладно,— сказал уже строго.— Так о чем вы разговаривали с Дерябиным?
— С кем, с кем? — подавшись вперед, с внутренней радостью переспросил Алексей Иванович.
— С Иваном Дерябиным! — выкрикнул следователь и ударил кулаком по столу.
— А о чем я разговаривал с вами позавчера? — невозмутимо спросил Борисов. Он понял, что их подозревают в деле, к которому они не причастны.
Дерябина он знал, знал и то, что очной ставки с ним не будет. Ивана посадили в подвал метрах в четырехстах от здания школы, где находилась комната допроса. Вчера, когда подпольщика вели с допроса, он вырвал у конвоира винтовку, уложил его на землю лицом вниз и приказал не подниматься полчаса, а сам скрылся.
— Вы что мне голову морочите?
— Так же, как и вы мне. Я впервые слышу имя Дерябина, а вы требуете, чтобы я передал разговор с ним. Увольте. Вот о чувствах после речи генерала Нагеля в оперном театре накануне Первого мая я могу расска-зать. Как он прекрасно говорил о радости праздновать вместе с нами день пробуждения весны, праздник труда...
— Уведите его! - заорал следователь.
Через день допрос начали с избиения. Два казака положили Борисова на широкую скамью, задрали рубаху и по очереди нанесли плеткой по десяти ударов. После этого подняли и посадили напротив следователя.
— Ну что? — спросил тот. Алексей Иванович молчал.
— Вот, в блокноте Дерябина записано «7—7»,— заговорил немец.— Это ваш адрес: Седьмая линия, дом семь.
— Значит, семь-семь? — проговорил глухо Борисов.— Отчего же, имея такое веское доказательство, вы не берете всех, живущих на Седьмой, семь? А заодно — на Седьмой Александровке, семь, на Седьмой Ларинке, семь... И в Закопе есть Седьмая, семь...
— Как? — спросил удивленно следователь.— В городе не одна Седьмая, семь?..
В комнату ввели невысокого роста женщину с заплаканным лицом. Алексей Иванович ее не знал.
— У вас жил Дерябин? — спросил следователь.
— Жил,— сквозь слезы ответила она.
— А это кто? — он указал на Борисова.
— Не знаю...
— А вы ее знаете? — вопрос Алексею Ивановичу.
— Первый раз вижу.
Его вывели во двор и посадили возле стены. Прислониться к ней он не мог — после побоев сильно болела спина. Вспомнилась встреча с Дерябиным. Алексей Иванович пригласил его к себе.
— А где ты живешь? — спросил Иван.
— На Седьмой, семь.
Дерябин достал из кармана маленький блокнотик и написал две цифры.
— Ну и конспиратор,— упрекнул его Борисов. «Пустяшная оплошность,— горько подумал подпольщик.— А чем обернулась».
Жены Борисова и Арутюняна ходили по карательным органам. Шведов дал задание жене и Карпечкиной включиться в поиски арестованных. Мария Анатольевна решилась обратиться к Слезовскому. Он обрадовался ее приходу, однако, услыхав, зачем она пришла, запинаясь, проговорил:
— Это... Это партизаны?
— Какая разница. Мне лично нужно знать, куда отправили людей, схваченных казаками девятого мая,— сказала Мария Анатольевна.— Если не можешь, то до свидания. Извини, что помешала.
— Нет, нет! — возразил Слезовский.— Просто все так неожиданно. Я постараюсь помочь тебе. Подожди здесь.
Он ушел, следом за ним покинула квартиру Мари Анатольевна. Ждала Слезовского на улице в укрытии Он возвратился через два часа. В лице ни кровинки, испуганный, сказал торопливо:
— Я все выяснил. Только ради тебя, Маринка.
— Ну?
— Они находятся за восемнадцать километров отсюда. На Майке.
— Спасибо,— поблагодарила подпольщица.— Прости, мне нужно торопиться.
По приказу Шведова она, Борисова и Карпечкин пошли на Майку, взяли передачу и деньги. Торопили подгоняемые горькой мыслью — вдруг никого не застнут в живых.
На Майке, возле посадки, наткнулись на казаков. Они лежали на траве и курили. Молодой голос весело крикнул:
— Чего испугались? Мы не кусаемся. Кого шукаете.
— Два дня назад сюда не поступали люди из города? — спросила Карпечкина.
— Каких-то привозили,— ответил тот же молодой казак. Встал, подошел к женщинам. Засмотрелся на Марию Анатольевну,— Уж не своего, красавица, шукаешь? А ну пойдем, я погляжу в список.
Он повел их к маленькой хатенке, спросил фамилии. Долго водил пальцем по списку, шептал про себя, наконец сказал:
— Вот они. Есть. Борисов, Кузнецова, Ару... Арутюнян...
— Я их сам арестовывал,— перебил усатый пожилой казак, стоявший на дверях.— Вроде партизаны они.
— Это наши мужья. За кусок хлеба забрали.
— Там разберутся,— отозвался усатый.
— А повидать их можно? — спросила Мария Анатольевна.— Мы передачу принесли.
— Харчи можно, а свидания не будет,— сказал усатый и повел женщин к небольшому зданию, где в подвале держали арестованных. В окна направлены пулеметы, рядом — патрули. По дороге он шепнул: — Если хотите спасти... Будет стоить больших денег.
Ксения Федоровна как задаток предложила пять тысяч марок. Казак подбил усы, отвернулся от часового, взял пачку купюр.
— Пойдите к окошку, увидите своих,— сказал он и ушел в помещение.
Оттуда вышел другой казак и забрал передачу. Часовой отвернулся. В это время в окне показались головы Борисова и Зимина. Присев на корточки, женщины стали переговариваться с арестованными. Алексей Иванович поманил жену рукой, она наклонилась поближе, и Борисов зашептал:
— Пойди к Василисе Харламовой. Она может помочь.
Из помещения вышел усатый казак. Провожая женщин к посадке, сказал:
— Поторопитесь, уже приготовлены ямы. Здесь сидят партизаны и коммунисты. Через сутки будет расстрел.
Не чувствуя под собой ног, женщины бросились домой. К счастью, попалась машина. Заплатили немцу-шоферу, и тот привез их в город. На улице уже стемнело.
В комнате Борисовых сидел Вербоноль. Ему передали просьбу Алексея Ивановича.
Борисов и Вербоноль хорошо знали Харламову, она держала на углу Седьмой и проспекта Труда кафе-закусочную. Иногда сдавали ей оптом добытые яйца, масло, муку и другие продукты. На вырученные марки приобретали оружие, одежду для спасенных из концлагерей.
Со следователем СД Ляундштайном Харламова познакомилась еще в сорок первом году, когда ее арестовали за сына-комсомольца. Сидела в тюрьме с месяц, потом стала сожительницей сорокапятилетнего Ляуидштайна и открыла кафе-закусочную. Подпольщики через Харламову познакомились со следователем, решив завести с ним коммерческие сделки, и на этой почве узнавать о делах в СД.
Вербоноль и Борисова пошли к Харламовой. Она удивилась позднему визиту гостей, хотя еще не спала — подсчитывала выручку.
— Василиса Григорьевна, ты должна спасти наших товарищей,— попросил Андрей Андреевич.— Хотя бы ради их детей. В долгу мы не останемся.
— Хорошо, утром я пойду к Вилли. Готовьте золото и материю.
На улице Ксения Федоровна заплакала.
— Ты снова за свое,— сказал Андрей Андреевич.— Не выручит Вилли, так сами нападем на тюрьму. Там и другие сидят.
— Погубите и себя, и нас,— всхлипывая, проговорила она,— Детей пожалейте.
К полудню следующего дня Харламова сообщила Борисовой, что все улажено.
— Организуй банкет,— предупредила она.— На нем будут Вилли, я и два переводчика.
Ляундштайн за несколько часов до расстрела рутченковской группы успел затребовать несколько дел. Арестованных переправили на Школьный проспект, где продержали восемь дней. На девятый следователь вызвал каждого к себе, взял подписку о невыезде и отпустил домой.