— Немедленно уходи. Тебя арестуют, если покажешься на глаза.
— А как же ты? Что ты надумала?
— Выслушай меня и передай Саше. Только не раскисай. Могут забрать детей и маму. Они погибнут. Мама уже старенькая и вдруг не вынесет пыток. Расскажет про Сашу и Жору. Про всех, кого видела у нас. А я вынесу... Дети останутся, и ты будешь жива. А может, все обойдется. Да, да, обойдется... Ну, ступай.
Надя спустилась к балке и бросилась бегом в город. Только теперь она поняла страшный смысл сестриных слов, но бессильная чем-либо помочь Мусе, ее детям, упала на траву и забилась в рыданиях...
Мария Анатольевна решительно вошла во двор и направилась к матери. Взяла на руки Валерика и прижала к себе.
К ним подскочил полицейский. Из дому вышли еще двое, вырвали из рук Шведовой ребенка. Он заплакал. Толик стоял возле бабушки, насупившийся, похожий на отца покатым лбом, черными глазами, упрямой складкой у рта.
Марию Анатольевну привели в участок. Здесь уже сидели Слезовский и Смоленко. Последнего взяли на работе. К матери пришел молодой человек, попросил позвать своего лучшего друга Жору. Старуха сказала, что их квартирант работает в немецком гараже, и показала, как его найти.
На следующее утро арестованных отвезли в СД. Посадили в разные комнаты. Через три часа Марию Анатольевну вызвали на допрос. Мимо провели избитого, в разорванной рубашке Жору. Ее поставили перед следователем-немцем. За пишущей машинкой сидел переводчик.
— Где находится Шведов?
— Со Шведовым я не живу с мая сорок второго года,— ответила она.— Где он сейчас — не знаю.
— Кто ваши знакомые?
— Мои знакомые — базар и деревня. Хожу, меняю. Нужно чем-то кормить детей.
— А кто такой Слезовский? — выкрикнул немец.
— Мой бывший муж. С ним я не виделась девять лет.
— А Смоленко?
— Мой квартирант.
— Вон! — не сдержав раздражения, сказал гестаповец и показал на дверь. Ответы Марии Анатольевны совпадали с теми, которые дали Слезовский и Смоленко.
Ее повели в комнату по соседству со следственной. На допрос взяли Слезовского. Через стенку донесся крик и стук кулака по столу. Потом наступила тишина. Бесконечно долгая и подозрительная, она встревожила подпольщицу. «Неужели признался? — подумала Мария Анатольевна.—И все равно — только отрицание. Так учил Саша».
Наконец ввели Слезовского. Он сел рядом, опустил голову. Никаких следов от побоев.
— Не отпирайся... Они все знают,— прошептал он одними губами.
— Ты рассказал? — еле сдерживая себя, спросила она. Слезовский отрицательно качнул головой.
— Гришка.
Но спросить, кто такой Гришка, она не успела. Солдат опять забрал ее к следователю. Те же три вопроса и те же ответы. Немец вскочил со стула, подошел к шкафу, вытащил резиновый шланг. Приказал солдату положить арестованную на длинную скамью, стоявшую у стены. Переводчик и солдат привязали ее руки и ноги к скамье... Она слышала пять-шесть первых ударов. Очнулась в луже воды, в комнате, откуда уводили к следователю. Через час — опять допрос.
— Будешь говорить правду, партизанская тварь? — уже закричал переводчик.
— Я сказала все,— ответила Мария Анатольевна распухшими губами и облизала их. Больно повернуть язык. В голове железный гул.
Следователь указал на табуретку, и ее усадили.
— Ладно, мы сейчас тебя проверим,— зло сказал переводчик. Он открыл двери и махнул рукой.
Появление Ломоносова было настолько неожиданным для Марии Анатольевны, что у нее на какое-то время притупилось ощущение боли. Из его простреленной щеки сочилась кровь и густыми каплями срывалась на рубашку. Подернутыми дымкой глазами он смотрел на женщину и не узнавал ее.
— Это она? — спросил следователь.
— Не знаю,— с трудом ответил раненый.
— А ты его знаешь? — обратился немец к Шведовой.
— Первый раз вижу.
— Что ты делал с Дмитриевым в ее доме?
— Брал гранаты у Жорки...
— Кого ты еще знаешь, Ломоносов?
— Сашку.
— Кто он такой?
— Наверное, командир...
Их снова стали хлестать резиновыми шлангами. Мария Анатольевна потеряла сознание. Ее отлили водой. Она открыла глаза и увидела Слезовского.
— ...Моя бывшая жена,— говорил он.— Потому и заходил иногда. Видел ее однажды с некоей Тоней. Кто такая — еще не установил. Один раз видел ее квартиранта.
— А мужа? — перебил следователь.
— О нем слыхал. Якобы бежал из полиции.
Привели Смоленко. Он, как и Мария Анатольевна, на все вопросы отвечал отрицательно.
— Лишь один раз видел этого,— проговорил Жора, показывая на Слезовского.
Поведение Смоленко на допросе придало ей силы, и она поняла, что вынесет все пытки. Они, не сговариваясь, показывают одинаково.
Через день снова свели вместе Марию Анатольевну, Жору, Ломоносова, а вместо Слезовского четвертый был Дмитриев. Перед этим Ломоносова и Дмитриева допрашивали порознь. На очной ставке с ребятами Мария Анатольевна и Смоленко отрицали знакомство с ними... Следователь сменил шланг на резиновую тонкую плетку со стальным тросом внутри. После нескольких ударов женщина потеряла сознание. На нее плеснули водой, но она не приходила в себя. Вылили полное ведро, однако тело оставалось бездыханным. Вызвали врача. Он прослушал сердце и сказал:
— Если нужна как свидетель, то больше не трогайте...
Слезовского освободили. С ним беседовал Граф. Сотрудник повторил то же, что и на следствии. О делах подпольщиков ничего не успел узнать, хотел выяснить сам и доложить.
— Я любил Марию,— сказал он.— Старое снова заговорило. Думал, верну прошлое. Может, здесь и была ошибка.
— Понимаю,— ответил Граф, криво улыбнувшись.— Кажется, красива?
— Для меня — единственная.
— А муж ее в городе? Как вы его назвали?
— Александр Шведов.
Гестаповец сделал пометку в блокноте.
— Ну что же, превосходно. А вы Шведова знали?
— Встречал задолго до войны,— соврал Слезовский.
— Ступайте и продолжайте работать.
— Рад стараться, господин оберштурмфюрер. Граф вызвал к себе Ортынского, спросил:
— Вам знакома фамилия Шведов? Кто он?
— Некоторые агенты доносили, что видели Шведова в городе. Говорят, отец его политкаторжанин, сам он коммунист. Был случай, когда наш человек указал на Шведова. Полиция проверила документы — оказался не он.
— Установите слежку за квартирой его жены. Там осталась их мать. Нападете на след Шведова — сразу не берите. Если он крупная птица, то за ним потянется хвост,— сказал оберштурмфюрер.— Насколько я понял тактику борьбы коммунистов, то у них важна не только голова, но и хвосты. Большевики, думается, даже сознательно идут на жертвы, выдавая себя за руководителей, чтобы отвести удар от остальных... Следите, Ортынский. А с женой Шведова я хотел бы поговорить сам.
— Она сидит в нашем подвале. Но, господин...
— Избита? — прервал Граф. Ортынский кивнул головой.
— Я не переношу крови, а тут еще женщина,— сказал гестаповец.
...Он сел напротив Марии Анатольевны на подставленный стул. Кивнул переводчику, и тот вышел. Откинувшись на спинку, Граф долго рассматривал арестованную. Под глазами — синие круги, слева от виска багровая полоска от плетки. Руки опущены. Кофточка выстирана, но рыжие пятна от крови остались.
— У вас, наверное, есть дети? — спросил он, прервав затянувшееся молчание.
— Вы отняли у них мать,— ответила Мария Анатольевна.
— Я буду рад, если случай с вами — ошибка.
— А тех, кто ошибся, тоже будут катовать, как меня? — спросила она, глядя в упор на гестаповца.
— Понимаете, война,— проговорил он и поднялся со стула.
— Почему же вы не на фронте? И не стыдно? Беззащитной женщины испугались. Здоровилы. Вяжете по рукам и ногам и хлещете то кнутом, то шлангом. Эх вы...
— Мы желаем вашему народу счастья,— сказал Граф.— Но партизаны не дают спокойно довести до конца дело освобождения вашей родины от большевистского ига.
— А при чем тут я? Ну и бейтесь с большевиками.
— Мне доложили, что вы партизанка.
— А еще о чем вам доложили? — с вызовом спросила она.
Оберштурмфюрер остановился напротив Марии Анатольевны и вновь стал рассматривать ее. «Нет, на фанатичку не похожа,— подумал он.— Неужели схватили невинную? Жаль, конечно». Но тут же выругал себя за нахлынувшее сердоболие. Определенно, у него сдают нервы. Шел к арестованной, чтобы разжалобить ее, мать двоих детей, а получилось наоборот. Даже эта маленькая женщина показывает ему пример выдержки.
По дороге домой Граф вдруг подумал о детях Марии Анатольевны и решил повидать их дети всегда непосредственны и откровенны. Он позвонил Ортынскому и спросил адрес арестованной.
— Адреса нет,— ответил тот.— Но следователь Щербаков знает, где ее дом...
Мать Шведова сидела во дворе с Валериком. Толик возился у калитки с коляской Граф подошел к нему и присел на корточки.
— Ну что — не получается автомобиль? — спросил он.
Мальчик выпрямился, посмотрел на рыжего незнакомца в черной шляпе и сказал:
— Какой автомобиль? Просто коляска.
— Коляска, говоришь... А как тебя зовут?
— Толик.
— Толик Иванов?
— Нет, Толик Шведов,— проговорил мальчик.
— Так вот ты где! А у меня для тебя машина приготовлена. Если бы я знал, что встречу тебя, захватил бы,— сказал Граф Полез в карман и достал горсть конфет.— Но ничего, пока я подарю шоколадки.
У Толика загорелись глаза, он облизал губы. Голодный мальчик, не знавший вкуса настоящего хлеба, протянул ручонку к конфетам.