Дмитрий подошел к Татьяне Аристарховне, поздоровался и тихо спросил:
— Далеко идете?
— За мылом... На Александровку,— с трудом ответила она.— А вы с Сашей почему не заходите к нам?
— Скоро будем,— стушевавшись, проговорил Новиков и быстро пошел в сторону города.
Мельникова сделала несколько шагов и оглянулась. Дмитрий торопливо удалялся. «Почему он на свободе? Неужели товарищи сказали неправду? А если?..»
Новиков скрылся, и она немного успокоилась. Постояла с минуту в нерешительности и, не понимая, что ней, пошла дальше...
На что рассчитывал Майснер, какой ход придумал, отпуская Новикова? Накануне он беседовал с ним.
— Мы поверили вам,— сказал полицайкомиссар.— Теперь походите по городу. Так нужно. Но если выйдете за черту указанного маршрута — пуля в спину. При встречах со знакомыми — полная иллюзия, что вы не были арестованы. Но если названные вами люди после встречи с вами скроются, посчитаем, что вы их предупредили. Повесим. В шесть вечера доложите о прогулке. Можете считать ее поощрением за правильное поведе-ние на допросах.
А перед этим, 10 августа, допрашивали Шведова. Его доставили из карцера, оборудованного в бывшей 11-й школе на Стандарте. Везли в открытой легковой машине, руки закованы, на голове — грубый мешок. Допрос вел следователь Плискун — бердичевский белогвардеец, жестокий до изуверства, считавший себя знатоком людских душ. Показал арестованному на табуретку, стоявшую посреди комнаты. Три казака остались у двери.
— Ну как — будем знакомиться? — спросил Плискун.
Александр Антонович молча смотрел на следователя.
— Не хочешь первым? И не надо,— сказал Плискун.— Я не гордый. Разрешаю называть меня Мишей. А тебя позволь Сашкой.— На секунду он замолчал, вперив водянистые глаза в арестованного.— Александром Шведовым, хотя по документам ты Александр Гавриленко.
Ни один мускул не дрогнул на лице подпольщика, только мозг опалила огнем догадка: «Предали».
— А ну, посмотри туда,— предложил следователь, показав пальцем вправо,— Может, узнаешь?
Шведов медленно повернул голову... Когда же его ввели? В углу комнаты сидел Новиков.
— Он сразу понял, что к чему. Человеку жить охота,— продолжил Плискун.— Дмитрий Федорович, напомни, кто сидит передо мной?
— Александр Шведов,— сказал Новиков.
— Громче! — крикнул следователь.
— Александр Шведов, подпольная кличка Сашка.
— А дальше?
— Командир партизанского отряда.
— Ого, какой карась попался. А ты не врешь, Дмитрий Федорович?
— Нет,—протянул тот.
— А он — молчит, выходит, не согласен. Знаешь, Новиков, что бывает за ложные показания? Сначала плеточка, а потом веревочка,— сказал следователь и ухмыльнулся.— Ну, ладно, поговорили и хватит. Так кто тебя, Шведов, прислал сюда?
Александр Антонович поднял серые запавшие глаза. Заговорил медленно, кривя в улыбке губы.
— А ты мне нравишься, Миша. Давай в том же духе. Интересно, какое еще коленце выкинет шизофреник, посаженный в угол? Если и ты такого же ума, как он, то я представляю, какое будет следствие...
Плискун грохнул кулаком по столу.
— Молчать! Ты в самом деле карась не простой!
— Кричат, обычно, от бессилия. А чаще — от незнания.
— Верно подметил,— неожиданно согласился Плискун и обратился к Новикову:— Давай, Дмитрий Федорович, выкладывай все по-порядку.
Того затрясло, как в лихорадке. Очки сползли с носа, и он едва успел подхватить их трясущимися руками.
— Степан, дай ему воды,— приказал следователь казаку.
Новиков, клацая зубами о край алюминиевой кружки, выпил несколько глотков. Успокоившись, сказал монотонно-плаксивым голосом:
— Шведов прислан по заданию. Организовал группу. В нее вошли я, Оленчук, Тихонов, Покусай...
Дверь резко отворилась. В комнате появились телохранители Майснера, а потом он сам и Потёмин. Следователь вскочил со стула, на его место сел полицайкомиссар и приказал:
— Продолжайте.
— Повтори,— обратился Плискун к Новикову.— Давай фамилии, да не тяни! — крикнул он.
Майснер поморщился и подумал: «Грубо работает».
— Значит, в группе я, Оленчук, Тихонов, Покусай,— тягуче заговорил Новиков.— Потом примкнули другие: Чибисов, Бородач... Фамилию не знаю. Борисов. Еще Чистякова... Кажется, два Кости. Власов, по кличке Чапай. Портной Мельников, Колесникова, его соседка... Эта — Матвиенко. Еще была Августина. В Макеевке — Ладоненко. Галина в городе, и Кузнецова...
— А про динамит чего молчишь?
— Брали у портного, а прятали у меня. Ему носил начальник шахты. Врач Павел имел оружие.
— Ну что скажешь, Шведов? — обратился следователь к Александру Антоновичу.— Шикарная информация, правда? И теперь будешь молчать?
Подпольщик ничего не ответил. Плискун подошел к нему и толкнул в плечо.
— Я тебя спрашиваю,— зло сказал он.
— Я — Гавриленко, а не Шведов. К тому же...
— Брось дурочку валять,—перебил следователь.
— Жаль,— проговорил Шведов.
— Что жаль?
— Что ты, Миша, прервал меня. Я хотел было добавить нечто важное к сообщению того типа. И к тому, что сказал в самом начале.
Майснер, выслушав переводчика, спросил арестованного:
— Вы помните, что говорили вначале?
— Конечно, помню. Новиков с детства болеет шизофренией. До войны он утверждал, что вел подпольную работу в царское время, хотя был сопливым пацаном. Война и голод, видимо, усугубили болезнь. Он в каждом знакомом видит разведчика и диверсанта. Меня принимает за командира. Я занимаюсь коммерцией и для самообороны от бандитов приобрел пистолет. Новиков узнал об этом и где-то достал себе наган. Подстерег меня у одного торговца. Привязался ко мне, чтобы похвастаться оружием. У нас говорят: «На обиженного богом не обижаются». Но следователь его понимает. Разговаривает на равных...
Полицайкомиссар знал, какой характер примут дальнейшие события, и покинул следственную комнату.
Шведова свалили на пол. Один палач придавил к полу руки, другой — ноги, третий схватил резиновый кабель в два пальца толщиной. После тридцати ударов экзекуцию прервали.
— Ну что? Пришел по заданию? — спросил следователь.
— Чушь,— выдохнул Александр Антонович.
— Повторить! — крикнул Плискун.— Признается, гад! Если не сейчас, так завтра.
Шведова снова стали полосовать резиновым шлангом. Новиков забился в угол, его колотила мелкая дрожь.
— Убрать! А то сдохнет от страха. Александра Антоновича отливали водой и снова били, но он не подтвердил ни одного слова предателя. Уже Плискун выглядел мокрой курицей, и казаки устало по-дымали шланги... Допрос длился двенадцать часов. Под вечер полуживого, окровавленного и в наручниках Шведова отвезли в карцер. Бросили на цементный пол. До полуночи он не мог прийти в себя.
К вечеру вся тюрьма знала, в каком состоянии доставили с допроса Шведова. Среди арестованных коммунистов находился старик Родион Мозговой, знавший Александра Антоновича с тридцать шестого года. Он несколько раз прошел мимо камеры.
На внутреннем посту стоял полицейский Стругалин. Начальник караула предупредил его:
— В школе много партизан. А нынче попался главарь. Учти! С карцера глаз не спускай.
В полночь заключенный постучал в дверь и попросил воды. Стругалин принес. Шведов, преодолевая боль, встал на ноги. Обеими руками схватился за дверь. Полицейский напоил его и спросил полушепотом:
— Вы в самом деле командир партизан? Арестованный ничего не ответил.
«Коль его так бьют и охраняют, значит, правду сказал начальник,— подумал Стругалин.— Если я помогу ему, то и он меня выручит, когда красные придут».
Мимо прошел пожилой мужчина. «Может быть к нему? Отойду-ка я». И полицейский спустился вниз. Мозговой бросился к «волчку».
— Саша,— позвал он.— Это я — Родион. Александр Антонович застонал, приподнялся на локте. Через силу проговорил:
— Достань бумагу и карандаш... Передай всем коммунистам: Новиков предатель... Новиков предатель...— Он затих, силы покинули его.
Утром Шведова увезли на допрос.
В этот раз очной ставки с Новиковым не было. Майснера все же брало сомнение — действительно ли схваченный Гавриленко есть Шведов? Показания одного труса еще не доказательство. Выпустил его в город в на-дежде, что он встретит знакомых подпольщиков и скажет о них. А те, увидев Новикова, поймут, что слух об аресте ложный, и не станут скрываться.
Во время перерыва Александра Антоновича оставили в комнате с Потёминым. Переводчик долго молчал, поглядывая на арестованного, ходил от двери к столу. Шведов наблюдал за ним — у того был такой вид, будто он никак не может решиться на разговор. Наконец подошел к арестованному, участливо спросил:
— За что они так?
— А вы у них и узнайте. Один хлеб едите,— ответил подпольщик.
— Поперек горла стоит.
— Что же вас держит здесь?
— Надежда кому-нибудь помочь... Я сам из Куйбышева. Меня так и зовут здесь: Александр из Куйбышева. Попал в плен, узнали, что владею немецким. Вот и привлекли. Иногда удается облегчить судьбу схваченным,— полушепотом доверительно говорил Потёмин, поглядывая на дверь.
Александр Антонович почувствовал фальшь в словах переводчика. Вспомнил, с каким рвением тот обыскивал его в день ареста, и не поверил ни одному слову.
— Чепуха,— сказал он резко.
— Напрасно сомневаетесь. Я ведь вижу, вы не тот, за кого они вас принимают.
— Вот и скажите об этом своему начальству.
— Нет, нужно, чтобы кто-то из ваших близких побеспокоился. Может, они не знают, что вы здесь? Я бы передал...