– Ты левша, это интересно, – всякий раз говорил он, когда вывозил ее в ближайший лесок на импровизированное стрельбище. Красавчик от души веселился, наблюдая за тем, как она училась стрелять из подаренного пистолета. – Левша – сюрприз для врага. Ты главное, меньше переживай, когда нажимаешь спусковой крючок – это тебе не автомат – пусть пуля за тебя поволнуется.
Вот так. Теперь Красавчик там, в мышеловке, ждет от нее помощи, и каждая минута приближает его к смерти. А она сидит в баре, помахивая белым платочком вслед уходящему поезду: время идет и никакого толку.
– Хороша Лялька, – Глухарь, наконец, развернулся и потянулся за бутылкой водки. – Вы ведь подружки. И как она, вообще? Я имею в виду в жизни? Такая же… горячая?
Да, они были знакомы с Лялей. Их познакомил Красавчик год назад, чтобы помочь Нике прийти в себя после того случая. Вот уж поистине: кого не любят мужики, того любят женщины. Лялька хорошо к нему относилась, однако предпочитала держаться подальше. Вполне возможно, что-то у них и было, но Ника не хотела знать ответа на этот вопрос.
Да, и в обычной жизни Лялька была такой же – брутальной и независимой. Но Глухарю об этом говорить не хотелось.
– Сколько он сможет продержаться в мышеловке? – спросила Ника, оставив его вопрос без ответа.
– Смотря, какая мышеловка, – без зазора совести пояснил Глухарь. – День. Два. Максимум пять. Кто это выяснял?
– Глухарь, – она вскинула на него больные глаза, – забудь про все. Что было, что будет. Помоги ему. Ты ведь человек. Тебе зачтется, – и добавила обреченно, ловя ускользающий, как рыба в проруби, взгляд. – В конце концов, меня проводи! Я пойду с тобой!
Минута, если не больше, он таращился на нее. Потом вдруг запрокинул голову, обнажив свободную от волос шею, и захохотал. Кадык заходил ходуном, в горле что-то булькало.
Ника машинально прижала пригревшуюся на боку кобуру. Неожиданно сильно, до дрожи, захотелось выхватить ПМ и разрядить весь магазин, все восемь патронов прямо в горло, колышущееся от смеха.
Будто вняв ее чувствам, Глухарь успокоился. Вытирая выступившие на глазах слезы, он хмыкал, вспоминая причину веселья.
– Баба в Зоне, – давясь от смеха, все повторял он. – Додуматься надо. Вряд ли во всей Зоне сыщется хоть одна. Я, конечно, не имею в виду мертвяков, оставшихся там от прежней жизни. Повести бабу в Зону… на подобное даже такой говнюк как Грек, и то не пойдет…
– Глухарь… – Ника и не заметила, как у стола возникли двое сталкеров, изрядно поднабравшихся, и, по всей видимости, разгоряченных стриптизом.
– Слышь, Глухарь, – тот, что был покрепче и потрезвее не отрывал от Ники прямого и откровенного взгляда. – Твоя девушка, Глухарь?
– Не-а, – пожал плечами Глухарь. – Не моя. Ничья теперь. Бери, если хочешь.
– И возьму. – Тот, что был пониже и пьянее, сделал шаг и положил тяжелую руку Нике на плечо. – Пошли, что ли. Имей совесть, девушка. Мы тут люди, между прочим.
– Убери руку, – медленно процедила она.
– Не слышу? – Сталкер наклонился к ней.
По-хозяйски лежащая на плече рука давила. Но более всего пугала духота, что стянула горло удавкой.
Той самой удавкой.
Ника не стала повторять дважды. Тяжело, вложив в удар всю силу, снизу вверх, как весь год отрабатывала на оранжевом боксерском мешке, что свисал с потолка в одинокой, оставленной без присмотра квартире, Ника ударила парня в лицо. Привычно заныли костяшки пальцев. В ушах как оценка три с минусом прозвучал голос Красавчика: "Завалила руку, завалила".
Парень всплеснул руками и непременно опрокинулся бы на спину, если бы его не поддержал друг. Тот соображал быстрее. Он усадил пострадавшего товарища на стул и медленно выпрямился. В светлых глазах застыло удивление.
– Могла бы просто объяснить, что не в настроении. – Развел он руками. – Зачем же сразу драться?
Ника не отвечала. Она осторожно, боясь повернуться к сталкерам спиной, отступала к двери.
В зале царил привычный шум. Никто не обращал внимания на возникшую ссору. Да и сколько бывало таких разборок за вечер, и не сосчитать! Возможно, ей так и дали бы уйти. Но тут окончательно взял себя в руки пострадавший. Взревев как раненый зверь, он вскочил на ноги. Отлетел к стене стул, потревоженный резким движением. Невзирая на предупреждающий жест товарища и соответствующие слова, по силе воздействия способные остановить собаку в прыжке "брось, да ну ее!", парень бросился к девушке.
Сталкер, так стремящийся расставить все точки над "и", успел сделать два шага. Ему в лицо, как та пресловутая точка уставилось черное дуло пистолета Макарова, наконец-то дождавшегося своего часа.