Расцвет и падение Третьего рейха обошлись Борну дороже, чем Носсаку. Тогда, в конце войны, лучшие дни Носсака, его общественное признание как писателя, были еще впереди. Этого никак не скажешь о Борне. Вероятно, самые счастливые его дни прошли на ферме в Восточной Пруссии до прихода туда русских и плена на Восточном фронте. Его воспоминания, написанные в конце 40-х годов, но так и не обработанные, в сущности, канули в забвение, пока, спустя уже целых три десятилетия после его смерти, Ференбах не наделил их новой жизнью.
Носсак и Борн — эти два столь разных, но связанных мучительным смирением немца — оставили после себя читателям по крайней мере четыре каверзных вопроса. Во-первых, почему и Носсак, и Борн так мало внимания уделяют тому, что нацистская Германия, по словам Себальда, «погубила и замучила до смерти миллионы людей в трудовых лагерях»,[6] и почему больше всего катастрофа коснулась евреев? Ведь осознание столь жестокой реальности не могло не повлиять на их мучительное смирение.
Во-вторых, можно ли Носсака, Борна и других немецких граждан сходной с ними судьбы отнести к жертвам Гитлера и национализма? Допустим, возможный ответ — даже верный ответ — да. С другой стороны, этот ответ должен быть тщательно обдуман, ведь ни Носсак, ни Борн не пострадали от третьего Рейха в той же степени, как, например, евреи и иные люди, так называемые «недочеловеки» (Untermenschen), в отношении которых в нацистской Германии применялась политика геноцида и расизма. Нацизм и пресловутое мучительное смирение немцев причинили громадный вред таким людям, как Носсак и Борн, которые не хотели быть частью Третьего рейха, но все же, своими действиями или же бездействием, не относили себя ни к чему и ни к кому вообще, оставаясь как бы за рамками статуса, до сих пор не выясненного.
В-третьих, пока их статус не установлен, до какой степени можно считать таких, как Носсак и Борн, теми, чьи права оказались нарушенными не только в результате проводимой нацистской Германией политики, но и в том числе представителями союзных войск, в частности в польском плену, где они оказались объектом преследований по расовым мотивам? На эту тему издана масса произведений о войне, правосудии, наказании, возмещении и возмездии, в которых затрагиваются вопросы как политики, так и этики. И до сих пор, после десятилетий, прошедших после Второй мировой войны, продолжают существовать различные толкования.
Если следовать вступительным рассуждениям, то воспоминания Носсака и Борна поднимают и еще один важный вопрос, обращенный скорее к читателям, чем к самим авторам. К счастью, Третий рейх канул в Лету, но граждане многих стран, включая ведущие державы XXI века, сталкиваются с обстоятельствами, в которых Носсак и Борн сделали свой выбор: как любому из нас реагировать и как поступать, если становится ясно, что путь, выбранный страной, в корне неверен? Носсак и Борн выбрали мучительное смирение. Несомненно, читатели дадут оценку их поступкам. Но, вслушавшись в повествование Носсака и Борна, мы не можем не услышать их контрвопроса: а как бы ты поступил на моем месте? Что бы сумел ты улучшить тогда и потом?
ВВЕДЕНИЕ
Пауль Борн родился в 1902 году на ферме близ Пассенхайма, в Восточной Пруссии, ныне Пасим, Польша. Семья Борнов была одной из самых зажиточных в регионе, они даже владели домиком в расположенном неподалеку Алленштайне, теперь известном как Олыитын. Пауль был самым младшим из семерых детей, впоследствии их профессии варьировались от фермера до адвоката и инженера, а политические взгляды — от приверженности нацизму старшего брата до мучительного смирения Пауля. Со временем Ганс женился и взял на себя управление семейной фермой, состоявшей из мукомольни, лесопилки и полей пшеницы. Находившееся рядом озеро зимой служило для катания на коньках, а летом Борну для купания и прогулок на лодках.
В целом, жизнь была неплохой. Свободное от работы на ферме время Борн проводил на природе с семьей или охотился в соседнем лесу. Это был трудолюбивый и знающий работник, и к моменту вступления Германии во вторую войну XX века успел завоевать уважение односельчан, безоговорочно считавших его человеком незаменимым. Поэтому Борн остался работать на ферме, однако все же считался в кругах НСДАП (Национал-социалистической рабочей партии Германии) потенциальным диссидентом.