Мы неловко обнялись. Я попросил прикурить, после чего мне в двух словах доложили об обстановке. Этот боец мобильного отряда, который бросают в самые горячие точки, не мог сказать ничего определенного, он не знал, что произошло за последние часы. Русские самолеты-разведчики пролетали на бреющем, русские намечали цели для будущих ударов. Чуть позже появлялись их танки и спокойно, как бы невзначай, сметали одно за другим наши укрепления, вместе с засевшими там солдатами.
За ближайшим холмом обстановка спокойнее. И стреляют здесь реже, и танков совсем не видно. Изредка попадаются солдаты самых разных частей и подразделений, все в панике и еле держатся на ногах. Присоединяюсь к группе, направляющейся к командному пункту. У них еще остается оружие и боеприпасы, поэтому они чувствуют себя увереннее. На одной из ферм, расположенной вдалеке от передовой, проходит заседание «военного совета». Здесь тоже функционирует связь. Печатаются даже списки личного состава, вносятся изменения и в списки погибших, формируются новые отряды.
Ночью выходим на позицию. Вместе со мной в стрелковой ячейке рядовой 1-го класса и унтер-офицер. Наша задача — поддерживать связь с командным пунктом и соседним участком. 28 марта 1945 года, я никогда не забуду этот день. На рассвете мы начинаем набрасывать план местности. Когда рассвело окончательно, мы поняли, в каком безнадежном положении оказались. Слышится ставший привычным гул танковых двигателей, и тут же над нашими головами проносятся первые самолеты-разведчики. Из тыла, а он всего в 20 минутах ходьбы, донесений никаких.
Я быстро черчу план-схему и составляю короткий рапорт. Рядовой, забрав бумаги, отправляется на командный пункт. В этот же момент из соседней ячейки меня окрикивает солдат и, пользуясь возможностью, подбегает ко мне за распоряжениями. И сразу же начинается светопреставление — целая симфония звуков. В бинокли мы так и не разглядели, откуда русские вели огонь. Вдалеке показался танк, потом другой, двигались они без маскировки, экипаж вел себя весьма уверенно.
На нас обрушился град реактивных снарядов знаменитых «катюш». А это означало уже ад в чистом виде. На моих часах было ровно 8.30 утра. Опустившись на колени и пригнувшись, мы дымили одну сигарету за другой, время от времени выкапываясь из грозившего засыпать и нас, и нашу траншею песка. Рядом со мной пожилой, прошедший войну ветеран клянется, что ничего подобного за всю войну не переживал. И уверяет меня, что этот, мол, бой станет для нас последним.
Посланный мной на командный пункт солдат не вернулся. Теперь уже никто и не пытался выбраться из песка, уже почти засыпавшего траншею. Когда же нас, наконец, накроет снарядом, и все закончится? Ведь отсюда уже не выбраться, нечего и пытаться. Неужели мы все-таки загремим в плен к русским? Или нас до этого подстрелят? Нет, живым я им не дамся. В моем старом добром маузере еще целых семь патронов, один для себя лично, а остальные… Ах, самоубийство — грех для христианина? Значит, лучше позволить русским зарезать тебя заживо? Нет уж, в аду нет места сомнениям. Мое единственное желание — чтобы в нужный момент хватило сил нажать на спуск… И эта мысль успокаивала меня.
Унтер-офицер (я даже не знаю его имени) просит меня запомнить адрес его сестры. Там же я найду его жену, он просит им передать, что… и так далее. Я лишь улыбаюсь в ответ, а он принимается с жаром уверять меня, что, дескать, я выживу, это точно, он чувствует это, выживу, хотя бы потому, что у меня крепкие нервы. Мы уже не слышим друг друга, нет сил перекричать этот ужасающий грохот, и оба чувствуем, что нам не выбраться из этой преисподней.
Ящик для противогазов всегда под контролем — обычно в нем хранят табак и сигареты, а не противогазы. Как же кстати сейчас оказывается табак! Что бы мы без него делали?
И снова перед мысленным взором проносится вся моя жизнь, я вспоминаю самые важные события. С некоторыми людьми мне хотелось поговорить снова, или даже просто помахать на прощание своим родным и близким. И еще хотелось бы узнать, в чем коренится это повальное насилие, как все будет потом и что еще человеческие особи задумали на будущее.
Русская артиллерия палит в воздух (возможно, и наша тоже, разве отличишь по звуку), обрушивая весь свой арсенал на землю. Ослиным воем надрывались позаимствованные у нас шестиствольные минометы, русские теперь обернули их против нас. Все остальные реактивные установки воют чуточку по-другому, и дальность у них повыше. Артиллерийские орудия одновременно выпускают 30 снарядов, ведут огонь еще и минометы разной мощности, от их выстрелов недолго и оглохнуть. Всё, что было изобретено человеком для истребления себе подобных, кроме газа, извергалось и обрушивалось на нас.