Кордтс приподнялся и повернулся к солнцу. Затем протянул руку и прикоснулся к Эрике. Она никак не отреагировала на это. Ей хотелось, чтобы он овладел ею прямо сейчас. Его простое, бесстрастное прикосновение расстроило ее. Она стянула с плеч бретельки платья, и он взял ее, издавая громкие рычащие стоны. Эрика также стонала от наслаждения, лихорадочно, как в бреду, мотая головой. Порой она вскрикивала даже громче, чем он. После этого они откатились в стороны и еще долго лежали неподвижно.
Нет ничего удивительного в том, что крестьяне обладают определенной степенью озлобленности. Когда на прошлой неделе пришла повестка, в которой сообщалось об окончании отпуска, Кордтсу оставалось отдыхать еще два дня. В любом случае он пробыл дома дольше своих товарищей, поскольку из-за раны на щеке его вывезли из Холма на пару дней раньше, чем остальных.
Он связался с Фрайтагом и сказал, что, пожалуй, пора повидаться с Моллем.
Он сели в поезд и отправились на восток. Первая остановка была в Торгау. Здесь находилась военная тюрьма, славившаяся своей зловещей репутацией. Их товарищ находился в другом месте, в госпитале, расположенном, как оказалось, за чертой города.
Им пришлось какое-то время добираться до госпиталя пешком, так что предстоящая встреча с Моллем значительно сократилась еще до их прихода. Он был единственным защитником Холма из всех, кого они знали, кто вместе с ним попал в Россию год назад. Многие из их общих знакомых погибли или пропали без вести еще при отступлении от берегов Селигера.
Торгау был в целом малопривлекательным городом, но госпиталь, в отличие от него, выглядел весьма живописно. На его территории они увидели зеленые лужайки и аккуратные цветочные клумбы.
Персонал сразу же заметал бронзовые щитки на рукавах мундиров и встретил их достаточно почтительно. Начальник госпиталя произнес несколько цветистых фраз, содержавших комплименты в адрес героев-фронтовиков.
Когда они вышли из административного корпуса, на них уже больше не обращали внимания. Медсестра, которая проводила их по коридору до нужной палаты, вела себя уважительно и дружелюбно. Кордтсу и Фрайтагу это понравилось. Особенно Фрайтагу, у которого в родном городе не было подружки. Он всегда таял от восторга, ловя на себе взгляды окружающих женщин. Только сейчас Кордтс заметил, что Фрайтаг — разговорчивый и общительный парень. В Холме за ним такого не наблюдалось. За несколько недель до вторжения в Советский Союз и в первые полтора месяца войны с этой страной Фрайтаг был молчалив и даже мрачен, как Кордтс. Как оказалось, по своему характеру он был более открытым и дружелюбным.
— Интересно, как Молль отнесется к нашим щиткам за оборону Холма? — спросил Фрайтаг. — Может, нам стоит снять их и спрятать в карман?
Он пощелкал по своему бронзовому нарукавному щитку.
— Не знаю, — нерешительно ответил Кордтс. — Там посмотрим.
Дружелюбная медсестра подвела их к строгой на вид женщине в белом халате, стоявшей у двери одной из палат.
— Для нас это высокая честь, — повторила та слова начальника госпиталя. — Обычно мы не пускаем посетителей к больным, делая исключение лишь для близких родственников. Но, насколько я понимаю, герр Гарт сделал для вас особое исключение. Прошу вас достойно вести себя и разговаривать тихо, чтобы не побеспокоить остальных пациентов. Десяти минут вам хватит?
— Всего десять минут? — удивился Фрайтаг.
— Нет-нет, конечно, вы можете побыть дольше, но я полагаю, что десяти минут все-таки будет достаточно. Я подожду за дверью.
Кордтс уже успел заметить, что этот госпиталь сильно отличался от тех госпиталей, в которых ему довелось побывать. Здесь не было видно раненых с ампутированными конечностями и не пахло гниющей человеческой плотью.
Медсестра провела их в палату и вышла, оставив их возле кровати Молля.
— Ты нормально выглядишь, Молль! — произнес Фрайтаг. — Рады видеть тебя.
— Это вы! — ответил их раненый товарищ, как будто резко пробудившись от сна. — Фрайтаг. Фрайтаг и Кордтс.
Для начала он был просто рад видеть их. Даже Кордтса.
— Вы меня тогда здорово пнули. Я это никогда не забуду. Спасибо, что выдворили меня из того проклятого места.
Кордтс испытал облегчение. Он улыбнулся и почесал щеку.
— Вижу, что тебе тоже досталось, — сказал Молль, глядя на его щеку. — О боже, что за адское место это было! Этот проклятый Холм. Во всех газетах только о нем и пишут. Нам тут вслух читают эти статьи.
Он обратил внимание на нарукавные щитки.
— Дайте-ка посмотреть, что это такое.
Фрайтаг снял свой щиток и протянул его Моллю, который принялся рассматривать его со всех сторон. Ничего особенного в нем не было. Обычная штамповка самого простецкого вида, но смотрелась она неплохо.
— Славная жестянка, — прокомментировал Молль. — Увесистая.
— Бронза, — пояснил Фрайтаг.
— Значит, бронза.
— Ты тоже такую получишь, несмотря на то что тебя вывезли оттуда раньше. Их дают всем, кто там был. Я читал об этом.
— Наверно, дадут. Да черт с ней. Что скажешь, Кордтс?
— Славная жестянка, — повторил тот. Все рассмеялись. Вспомнив, что тут нельзя шуметь, Кордтс прикусил губу. — Точно, — тихо произнес он. — Да, верно, от Холма никуда не деться. Тебя обязательно должны наградить за то, что ты проковылял от самого Селигера до Холма. В те дни нам пришлось еще хуже.
Молль заметно помрачнел. Он задал несколько вопросов об их бывших товарищах, и стало ясно, что он делает над собой усилие.
— Как твои ноги? — спросил Фрайтаг.
— Лучше. Я уже думал, что мне отчикают их. Хочу, чтобы меня поскорее отсюда выписали, но мне постоянно говорят, что я еще не вполне поправился. — Молль понизил голос. — Некоторые парни, которые здесь лежат, совсем чокнутые. Сейчас они спокойные, но по ночам я слышу совершенно безумные речи. Я сам чуть было не стал таким, признаюсь честно, но это было давно. Хочу поскорее отсюда выбраться. Мне тут уже осточертело. Я могу уйти прямо сейчас, если вы меня подождете за воротами.
Кордтс и Фрайтаг были удивлены и не знали, что ответить своему товаришу. Десять минут уже, пожалуй, прошло, подумал Кордтс и сказал:
— Понимаешь, мы сейчас возвращаемся в Россию. Мы навестили тебя на обратном пути на фронт. Раньше никак не могли, потому что не хотели нарушить отдых, ведь пришлось бы ехать в эту дыру. Понимаешь, Молль? Ты, черт побери, прав. Я много недель пробыл в Люблине, потом я был в Лейпциге. Не говоря уже об этом проклятом Холме.
— А что в Холме? — встревожился Молль.
— Я имею в виду госпиталь, который размещался в здании ГПУ. Даже не знаю, как долго я пробыл там.
Сам неожиданно удивившись собственным словам, Кордтс покачал головой. До него только сейчас дошло, что он почему-то повысил голос, забыв о том, что в палате нельзя шуметь. Да черт с ним.
— Если тебя все здесь достало, то ты можешь отправиться с нами, — продолжил он.
— О боже, так вы возвращаетесь на фронт? Ну что же, возьмите меня тогда с собой. Вот только новой зимы мне не пережить. Я это точно знаю. Ни за что. Стоит мне подумать об этом, как у меня тут же отнимаются ноги. Вот, посмотрите. — Молль откинул одеяло. Ноги у него действительно остались целы. Смотрелись они уродливо, но ничего особенного с ними не случилось. — Отправьте меня в Африку. Отправьте во Францию. Куда угодно, только не в Россию. Парни, которые тут лежат, лишились ног, рук, пальцев и прочего, и с них не будет никакого толка. Но я-то годен к строевой. Я только не выношу холода, вот в чем дело. Мне на всю жизнь хватило русской зимы. Но это не значит, что я больше ни на что не гожусь. Боже, как я рад видеть вас, парни! Здесь каждый день кажется вечностью, особенно когда начинаешь идти на поправку. Я тут не один такой. Все дело в холоде, — сбивчиво продолжил он. — Холод, проклятый холод. Тут есть такие же парни, как и я, и у них все в порядке с головой. Ну, разве что самую малость они странноваты. У меня уже больше нет ночных кошмаров, лишь иногда, когда мне становится скучно до чертиков. В таких случаях я даже начинаю плакать, как и тогда, в те жуткие дни. Мы ведь с вами пережили самое худшее на свете, правда, ребята?