Мне и Николаю Бажанову пока везло. Воевали вместе. Позже я был награжден вторым орденом «Отечественной войны» и получил три благодарности от Верховного Главнокомандующего Сталина И. В. Те потертые половинки плотной бумаги с портретом Сталина, ценились солдатами не меньше, чем медали, и хранятся у меня до сих пор. Вот короткий текст благодарностей от Верховного:
«…Сержанту Романову Г. П. - за отличные действия в боях за освобождение города Волковыска».
«…Сержанту Романову Г. П. - за отличные действия при прорыве обороны противника на южной границе Восточной Пруссии и взятие городов Найденбург, Едвабно, Алендорф».
«…Сержанту Романову Г. П. - за отличные боевые действия по окружению и ликвидации окруженной группировки немецких войск юго-восточнее Берлина».
Не подумай, что хвалюсь. Просто ценю я эти благодарности. А 28 апреля 1945 года меня тяжело ранило.
Только что вышли из боя. Орудия еще не остыли. Наступила тишина. Весна, первые листья, скоро войне конец… Я услышал характерный вой падающей мины. Взрыв за спиной, удар по ноге, по всему телу, и вот уже небо где-то вверху перед глазами. Не шевельнуться, не вздохнуть. Наверное, конец, — тоскливо пронеслось в голове. Не дождались меня Шура с Валеркой… И потерял сознание. Урывками вспоминал, как бегали, суетись друзья, перевязывали ногу. Николай Бажанов, земляк, друг боевой, как-то сумел убедить танкистов и подогнал танк.
— Надо быстрее в госпиталь. Кровью истечет.
И пошли госпиталя. Диагноз: «Множественные, слепые осколочные ранения нижней трети левой голени». А если проще: размолотило пучком осколков мышцы и кости. Операция одна за другой. Дадут передохнуть и снова режут, что-то вычищают хирурги, снова накладывают гипс. Ампутировать предлагали, чтобы не рисковать жизнью, но я отказался.
Сначала лежал в Германии. Как сквозь туман мелькало в памяти, как осторожно меня голого обмывала молодая медсестра. Стеснялся… А чего стесняться? Плыло все перед глазам, и тело чужое.
— Ты держись, солдат, — раздавался женский голос. Держался. Перевели в другой, третий госпиталь, и лишь 10 января 1946 года был выписан по инвалидности из эвакогоспиталя в городе Сызрань, Куйбышевской области. Восемь месяцев в госпиталях пролежал. Через сколько-то дней я шел по улице небольшого донского городка Иловля.
— Валерка, отец твой вернулся. Беги, встречай, — кричал кто-то.
Подбежала Шура, держа сына за руку.
— Валера, это же папа твой!
Помню, в доме Валера сидел у меня на коленях. Я гладил его по белобрысым волосам, раздавал нехитрые подарки: губную гармошку, конфеты в ярких обертках. Шуре — какой-то платок, что-то еще по мелочи. Я говорил и никак не мог наговориться с Шурой. А потом как-то неожиданно прилег и задремал. Сильно уставший был.
Чем закончить воспоминания о своей военной судьбе? Неделю-другую я передохнул, помог свату немного подремонтировать дом и отправился в Сталинград на свой завод «Баррикады». Приняли меня сразу, в тот же самый цех. Работал, приезжал к семье в Иловлю, а в конце сорок шестого перевез Шуру и сына в город, где снял маленький домишко в поселке «Красный Октябрь». С год там пожили, а потом мне дали маленькую комнату в тесной трехкомнатной квартире. Печка, колонка с водой на улице. Чего еще надо в разрушенном войной городе! Живи и радуйся!
Вскоре переехали соседи, и завод передал нашей семье вторую комнату, а спустя несколько лет и третью. До 1974 года я работал на заводе «Баррикады». Часто ездил в командировки испытывать с военными свои артиллерийские изделия. Устранял неполадки, что-то улучшал. Офицеры к моему мнению прислушивались, а на доске почета завода фотография висела постоянно. Часто приходил к нам в гости с семьей мой однополчанин Николай Бажанов.
Давала знать о себе нога, в которой так и остался довольно крупный осколок. Хирурги решили, что трогать его не надо.
Никакими привилегиями я не пользовался. Работал в две смены, а когда приходил, то Шура всегда готовила мне тазик с теплой водой. Отогревала, растирала натруженную за смену ногу, которая так и не зажила. С меня то снимали, то заново давали инвалидность. В конце концов надоели хождения по больницам. И так проживу!
Георгий Петрович Романов умер, прожив с женой Александрой Ивановной долгую жизнь — пятьдесят шесть лет. Лежат они рядом на Краснооктябрьском кладбище.
Вечный вам покой…