Том пустился бежать и скоро оказался в парке Блумсбери, у самого края палубы. Когда-то здесь был настоящий парк, с деревьями и прудами, где плавали утки, но из-за нехватки добычи в последнее время парк приспособили для производства еды. На газонах разбили капустные грядки и установили цистерны для разведения водорослей. Но обзорные площадки остались – выступающие над краем палубы балконы, откуда можно любоваться проплывающими мимо пейзажами. Том бросился к ближайшей площадке. Здесь народу толпилось еще больше. Некоторые были в черных плащах Гильдии историков. Том старался быть как можно незаметней, проталкиваясь к поручням. Солтхук опережал Лондон всего на каких-нибудь пять миль. Он мчался на всех парах, из выхлопных труб валил черный дым.
– Нэтсуорти! – пролаял чей-то голос.
У Тома сердце сжалось. Оглянувшись, он увидел совсем рядом Меллифанта – коренастого мальчишку, ученика первого ранга.
Тот ухмыльнулся:
– Здорово, правда? Жирненькая соледобывающая платформа с сухопутными моторами «эс-двадцать». Для Лондона в самый раз!
Герберт Меллифант был из тех уродов, кто не просто тебя поколотит и сунет головой в унитаз; ему еще надо вызнать все твои секреты и болевые точки и потом без конца в них тыкать. Он обожал донимать Тома, потому что Том был мелкий, застенчивый и заступиться за него было некому, а сам он сдачи дать не мог, потому что Меллифанту родители оплатили первый ученический ранг, в то время как Том, без родных и без друзей, был всего лишь учеником третьего ранга. Он знал, что сейчас Меллифант с ним заговорил только потому, что выпендривался перед хорошенькой девчонкой из Гильдии историков по имени Клития Поттс – она стояла у них за спиной.
Том кивнул и отвернулся, наблюдая за охотой.
– Смотрите! – крикнула Клития.
Разрыв между Лондоном и добычей быстро сокращался. Над Солтхуком взмыло в небо темное пятно, потом еще и еще. Дирижабли! В толпе на обзорных площадках послышались ликующие крики.
– А, воздушные торговцы… – сказал Меллифант. – Поняли, что городу крышка, и спешат удрать, пока мы его не слопали. Иначе мы могли бы забрать их груз вместе со всем прочим!
Том втайне порадовался, видя, что Клития Поттс слушает Меллифанта со скукой: она все это и без него знала, потому что училась на год старше, уже сдала гильдейские экзамены и получила татуировку на лбу – знак историка.
– Смотрите! – повторила она и улыбнулась, встретившись глазами с Томом. – Летят, летят! Красота какая!
Том отвел назад лезущие в глаза растрепанные волосы, глядя, как дирижабли поднимаются все выше и исчезают за свинцово-серыми тучами. На какую-то секунду ему захотелось улететь вместе с ними – вверх, к солнцу. Если бы родители не были такими бедными и не оставили его на попечение гильдии! Он мог бы стать юнгой на небесном клипере и повидать все города мира: дрейфующий в Тихом океане Пуэрто-Анджелес и скользящий на металлических полозьях по замерзшим северным морям Архангельск, огромные города-зиккураты народа нуэво-майя и вросшие в землю крепости Лиги противников движения…
Но это всего лишь мечты, лучше их отложить на скучные дежурства в Музее. Толпа вновь разразилась приветственными воплями, – значит, погоня близится к концу. Том, забыв о дирижаблях, опять сосредоточился на Солтхуке.
Городок был уже так близко, что стало можно рассмотреть, как мечутся на верхних ярусах крохотные человечки, словно муравьи. Им, наверное, страшно – Лондон настигает и спрятаться некуда! Но жалеть их не надо, ведь это естественный процесс: большие города поглощают маленькие, а те – еще более мелкие, а самые крохотные городки поедают мизерные неподвижные поселения. В этом и состоит принцип муниципального дарвинизма. По этому принципу развивается мир уже сотни лет, с тех пор, как великий инженер Николас Квирк впервые превратил Лондон в движущийся город на гусеничном ходу.
– Лондон! Лондон! – закричал Том, вплетая свой голос в общий хор зрителей.
Наградой им стало радостное зрелище: у Солтхука отвалилось колесо. Шахтерский город занесло вбок, а потом он и вовсе остановился. Несколько дымовых труб отломились и рухнули на улицы, где толпились перепуганные люди. Тут их заслонили нижние ярусы Лондона. Палуба под ногами дрогнула, когда захлопнулись громадные гидравлические челюсти.
На всех обзорных площадках началось ликование. Громкоговорители, укрепленные на опорах Верхнего яруса, заиграли «Гордость Лондона». Совершенно незнакомый человек стиснул Тома в объятиях, крича в самое ухо: