Здесь графиня Атанасия остановилась, взволнованная своей же историей. Воцарилось долгое молчание, и наконец кто-то из слушателей заметил:
– Так Мария пала жертвой собственной доброты.
– Французы, – продолжала графиня, – не проявили уважения к ее святому призванию: одна крестьянская девушка была для них ничем не лучше другой. Им требовалось вселить страх в души окрестных крестьян, и для этого подходила любая жертва. Однако вскоре после того, как пуля пронзила ее сердце и безвинный дух вознесся на Небеса, в объятия святых, Доменико и его товарищи сбежали вниз по холму, чтобы отомстить за нее и за себя. Битва была свирепой и кровопролитной: французы потеряли двадцать солдат, а из banditti не ушел ни один – и Доменико, первым шедший в атаку, первым и пал.
– А что сталось с Аниной и ее отцом? – спросила я.
– Если пожелаете, – отвечала графиня, – можем заехать к ним на обратном пути. Анина теперь монахиня в Санта-Кьяре. Неустанные дела милосердия и благочестия помогли ей стяжать смирение и спокойствие духа. Каждый день она возносит молитвы за душу Доменико – и надеется, при посредничестве Святой Девы, соединиться с ним в мире ином.
Андреа уже очень стар; он пережил память о своих страданиях, но черпает утешение в любви и заботе дочери, оставшейся в живых. Но когда я смотрю на его дом там, на дальнем берегу озера, и вспоминаю смеющееся личико Анины среди виноградных лоз, то вздрагиваю, думая о страсти, что покрыла ее щеки бледностью, мысли обратила к смерти, а из всех желаний оставила единственное – найти покой в могиле.
Фердинандо Эболи
Наполеоновские войны давно позади, их потрясения и чудеса быстро изглаживаются из нашей памяти; какими-то обломками древней истории кажутся нашим детям имена былых покорителей Европы. То время было романтичнее нынешнего: судьбы, отмеченные революцией или военным вторжением, были полны приключений – и кто путешествует по местам, где происходили эти события, тот и сейчас может услышать странные и чудесные истории, в коих действительность столь похожа на выдумку, что, при всем увлечении рассказом, мы не в силах вполне поверить рассказчику. Именно такую историю услыхал я в Неаполе. Верно, ее герои пострадали не от превратностей войны – и все же кажется невероятным, что подобные события могли произойти при ярком свете мирного дня.
Когда Мюрат, в то время именуемый Иоахимом, королем неаполитанским, начал собирать свои итальянские полки, несколько молодых дворян, до того не многим отличавшихся от сельских виноградарей, воодушевленные любовью к оружию, встали под его знамена, мечтая о чести и воинской славе. Был среди них и молодой граф Эболи. Отец этого знатного юноши последовал за Фердинандом на Сицилию; однако земли свои, в основном лежащие близ Салерно, он, разумеется, желал сохранить – и, слыша, что французское правительство готово вести его страну к славе и процветанию, не раз сожалел о том, что ушел в изгнание вместе с законным, но бездарным королем. На смертном одре он завещал сыну вернуться в Неаполь, обратиться там к маркизу Спи́не, своему старому и надежному другу, ныне занимавшему важный пост в правительстве Мюрата, и через его посредство примириться с новым королем. Все это без труда совершилось. Юному графу позволили вступить во владение отцовским наследством, а вскоре – еще одна улыбка судьбы – он обручился с единственной дочерью маркиза Спины. Свадьбу отложили до окончания грядущей военной кампании.
Армия уже выступала в поход, и графу Эболи удалось получить лишь краткий отпуск – провести на вилле будущего тестя несколько часов, а затем надолго расстаться с ним и со своей нареченной. Вилла располагалась на одном из отрогов Апеннин, к северу от Салерно; оттуда открывался вид на калабрийскую равнину, Пестум и далее – на голубые просторы Средиземного моря. Обрывистый склон, шумный горный поток и падубовая роща добавляли прелести этим живописным местам. Граф Эболи верхом на своем скакуне бодро поднимался по горной дороге; энергия юности и большие надежды не давали ему медлить. На вилле он задержался недолго. Краткие наставления и благословение от маркиза, нежное, увлажненное слезами прощание с прекрасной Адалиндой – вот те воспоминания, что предстояло ему увезти с собой, что должны были придать ему мужества в опасности и надежды в разлуке. Солнце едва скрылось за скалами отдаленного острова Истрии, когда, поцеловав руку своей даме, граф наконец произнес: «Addio!»[20] – и медленно, задумчиво отправился в обратный путь.