- Что говорить?... - И взглянул в сторону водителя, в стекле был по-прежнему виден затылок, и все вокруг было обыденным.
Пассажир сказал:
- Говорите! Говорите! Я спешу!... - И в его немного хриплом голо се слышались одновременно приказ и откровенная мольба. - Говори те!... Одно... Да? Нет... Нет!... Два... Скажите два своих желания! По быстрее! Я спешу!... Я должен их выполнить!... Быстрее!...
Возможно, у Мелика Ахмедли самого что-то произошло с психикой, и эта игра, странная встреча, странные слова, - все было плодом его больного воображения? Но ведь это был реальный мир, и трамвай был реальный, и затылок водителя, и никакого тумана...
Пассажир спешил все больше:
- Говорите!... Говорите!... Говорите два ваших желания! Быстро го ворите! Быстро!... Я ведь тороплюсь!... Говорите!...
Мелик Ахмедли, глядя в большие черные глаза беспокойного пассажира, на его широкий лоб, острый подбородок, понял, что непременно должен что-то сказать, что встреча необыкновенная. Может быть, этот пассажир прилетел с другой планеты, может, был джином, дьяволом - Мелик Ахмедли не знал, но ясно чувствовал, что на его долю выпала самая удивительная судьба на свете.
- Быстрее!... Я спешу!... Быстро!... Ведь я должен выполнить ваше желание, два ваших желания, два, два ваших желания!... Скорее! Ваши желания!... Ваши желания говорите!...
Быстрая речь пассажира заразила и Мелика Ахмедли, при таком напоре в самом деле некогда подумать, и вдруг, будто прекрасная бабочка Захра пробилась сквозь ветер на улице, влетела в трамвай, гремящий по рельсам, села на дрожащую от волнения руку Мелика Ахмедли. Мелик Ахмедли почувствовал легкость бабочки Захры, ее нежность и хрупкость и чуть-чуть успокоился.
- Быстрее!... Я же спешу!... Быстрее!... Говорите ваши желания!... Говорите!...
Мелик Ахмедли открыл было рот, чтобы сказать, "хочу открыть еще одну бабочку", но в это время вдруг в сердце сильно кольнуло, он инстинктивно приложил руку к груди и неожиданно для себя самого сказал:
- Хочу долго жить...
Пассажир быстро, как машина, спросил:
- Сколько лет? Точно говорите! Точно! Точно! Говорите! Сколько лет?
Мелик Ахмедли сказал:
- Сто... Нет, тысячу лет... Тысячу лет хочу прожить...
Пассажир спросил:
- А второе? А второе? Быстрее!... Говорите второе!... У меня время кончается!... Говорите ваше второе желание!... Говорите!...
Мелик Ахмедли сказал:
- Второго нет. - Ему в голову, правда, ничего не приходило.
- Пусть будет!... Пусть и второе будет!... Должно быть второе!... Быстрее!... Я же не могу бросить все свои дела и заниматься только вами!... Быстрее!... Нет! Времени нет! Я должен уходить!... Второе скажете завтра! В девять часов вечера! Я буду ждать вас!... Ваше первое желание исполнено! Пассажир быстро встал, легонько - совсем как бабочка Захра! - коснулся Мелика Ахмедли, потом взлетел, как зонтик, ухватился за держатель, ноги его оторвались от земли, когда же Мелик Ах медли отвел глаза от ног пассажира, хотел посмотреть на его лицо, пассажира в трамвае уже не было.
Мелик Ахмедли покрылся холодным потом, его чувства принимали эту встречу, а разум принять никак не мог. Разум не мог смириться с тем, что это не галлюцинации, а действительность, как грохочущий трамвай, как ветер снаружи, как слабый свет в трамвае, как водитель, как дома за окном. Нет, это в голове не укладывалось. Сумасшедшие ведь не знают, что они сумасшедшие, подумал Мелик Ахмедли, - ведь они все считают реальным, в том числе и собственные галлюцинации.
Мелик Ахмедли стер холодный пот со лба; чтобы полностью очнуться, потер лоб и понял, что сердцебиение прошло, боль ушла из суставов рук и ног, показалось даже, что в организме меняется кровь, почувствовался жар новой крови, жар, принесший тепло всему телу, и Мелику Ахмедли захотелось встать, подвигаться, побегать, попрыгать. Сколько лет уже он не дышал так спокойно, полной грудью, сколько лет не ощущал себя таким подвижным и легким, а сейчас в теле была легкость прекрасной бабочки Захры.
В ту полночь, в пустом трамвае, Мелик Ахмедли понял, что омолодился, ему опять было семнадцать лет - хотя те далекие годы навеки остались в прошлом. Это ощущение, как и только что происшедшая встреча, было поразительным, непостижимым.
Выйдя в ту ночь из трамвая на одной из относительно широких улиц Баку, он не стал больше садиться ни в какой троллейбус, автобус, такси, и сорвавшийся с цепи на Апшероне сильный ветер не отбил охоту к прогулке, напротив, еще взбодрил, и Мелик Ахмедли пошел себе пешочком в далекий путь, аж до самого пятого микрорайона, забыл даже вручить деньги за проезд трамвайному водителю.
Водитель кончит работу, пойдет домой, как обычно поест, ляжет спать и никогда не узнает, что в его трамвае произошла самая чудесная в мире встреча.
В ту осеннюю ветреную ночь на улицах, ведущих к пятому микрорайону Баку, было абсолютно пустынно и Мелика Ахмедли ничто не отвлекало от раздумий. Пока он шагал, он вполне уверился, что проживет тысячу лет, но точно знал, сорокалетний ученый - настоящий ученый, от всей души влюбленный в свою профессию, подаривший мировой энтомологической науке новую бабочку Захру, точно знал и прекрасно понимал, что никто и никогда не поверит в эту историю, эта тайна навсегда останется у него в сердце, и хорошо, что сейчас улицы пустынны, потому что любой встречный удивился бы легкой походке Мелика Ахмедли, его молодым глазам и догадался бы о его тайне. А тайна была сокровищем, и сокровище принадлежало только Мелику Ахмедли.
Когда он с юношеским проворством на одном дыхании поднялся по лестнице в свою квартиру, дети давно спали, Таира, сонная, в ночной рубашке, открыла дверь:
- Что так поздно?... Похоронили?... - И, не дожидаясь ответа, пошла в спальню, легла и тотчас уснула.
Мелик Ахмедли прошел на кухню, достал сигареты, которые держал для гостей, бросил плащ на стул, вышел на балкон, зажег сигарету под пиджаком, чтобы не затушил ветер, и глубоко затянулся.
Конечно, если бы Таира увидела, что муж стоит на балконе в одном пиджаке и курит, она бы в обморок упала, заплакала бы: "Хочешь детей сиротами оставить?!"
Откуда было Таире знать, как ей могло прийти в голову...
Везде в домах были темные окна, ведь людям утром на работу, и Мелик Ахмедли, глядя на уснувшие дома, думал, что люди суетны. Раньше он никогда этого не замечал... Да и мало кто, наверное, думает о собственной суетности, но вот она надвинулась на уснувшие здания, стоит в засаде, как хищный зверь, поджидает добычу, только займется утро, она нападет, вытащит людей из постелей, втянет в свой ритм. Человеческая жизнь так коротка, что с минуты рождения человек спешит, и, в сущности, все - и зависть, и подлость, и жадность, и неблагодарность, и измену - все порождает спешка, торопливость, у людей не хватает времени думать и ждать.