– Вы адвокат. Сами понимаете, что подобные вещи вряд ли можно рассматривать в качестве доказательств. Так сказать, лаете не на то...
– Я ведь не собираюсь вас принародно ни в чем обвинять. Не собираюсь загонять вас в ловушки. Но вы обязаны прекратить ваши неубедительные протесты в защиту невинности...
– Почему бы вам с вашими психическими измышлениями не отправиться в ближайшее отделение полиции?
– У меня не было подобных намерений. Я с вами хотел поговорить.
– Если я действительно тот, за кого вы меня принимаете, – одержимый жаждой смерти маньяк, – то вы подвергаете себя большому риску. Об этом вы не подумали, прежде чем вот так, запросто, заявиться в мое логово? Если я убил пятнадцать-двадцать человек, то что может заставить отказаться от мысли убрать и вас заодно?
– Вы убеждаете себя в том, что между вами и вашими жертвами существует определенная разница. Вы никогда никого не застрелили, кто не был бы виновен – по вашему разумению – в каком-нибудь страшном преступлении. Я не совершал никаких преступлений. Поэтому вы, судя по всему, не смогли бы меня убить, потому что не смогли бы оправдаться в собственных глазах.
– Гляжу, у вас на все готов ответ. – Тон его был едким. – Вы самый интересный тип, которого я знаю. Уж не знаю, смеяться над вами или плакать. – Он почувствовал себя увереннее, но как-то тупее, словно его накачали наркотиками: реальность на расстоянии вытянутой руки смазывалась. Он насыпал растворимый кофе в две чашки и залил их кипятком. – Вам какой?
– Черный, – ответил Чизем. – Обычный черный, я ведь сегодня в трауре – по пекарю и его продавщицам вместе со многими остальными. – Он взял чашку и пошел из кухни. – Почему бы нам не присесть?
Ничего другого не оставалось, как пройти за стариком в гостиную. Хэрри осторожно присел на диван, и поставил чашку с кофе на колено. Пол остался стоять, прищурившись, наблюдая за профессором.
– Есть возможность того, – начал старик, – что для Божеского правосудия должен умереть один, чтобы жили остальные. Такое вполне допустимо, но подверженный ошибкам человеческий суд не может с точностью сказать, кто именно должен умереть, а кто выжить. Де Торквилль пояснил, что самой сильной привилегией американского гражданина является его возможность совершать ошибки, которые можно в будущем поправить. Но человек кем-то застреленный, лишен такой возможности.
– Вы что, Хэрри, пришли сюда, чтобы сыпать цитатами? Что ж, давайте обменяемся. Вот вам из Эдмона Бэрка: “Войны созданы для тех, кому они необходимы”.
– Убить человека, потому что в этом есть “необходимость”, совсем иное, чем убить его, потому что это правильно. Но ведь вы такого различия не делаете, не правда ли? Вас ведь ослепляет собственная мания единоличного праведного суда, где вы сами и судья, и присяжные. – И потом Хэрри как-то совсем мимоходом заметил: – Слава Богу, что вы больше не разыгрываете непонимание и неосведомленность. Можно принять ваше замечание за поддержку моего заключения?
– Никакое это не заключение, а бредовое предположение.
Старик мрачно вздохнул. Пол тихо произнес:
– Я отдам свою жизнь за то, чтобы этот суд и честь могли бы жить. Кто это сказал, Хэрри?
– По-моему, Дон Кихот. Вы что, хотите умереть из-за правосудия?
– А разве ваш линчеватель не должен думать таким же образом? – Пол поставил чашку на кухонный стол и выдвинул стул. Когда он сел, конверты в его нагрудном кармане пиджака стали царапать ему грудь. Тогда он их вынул и кинул на стол. И вдруг понял, что беспокоится: сколько они стоят? Конверты стали той тривиальностью, за которую цепляется мозг в стрессовых ситуациях, – он это знал. Старик что-то говорил, и Пол старательно пытался вникнуть в смысл его слов, но какое-то время болтовня профессора не могла пробить его защиту, и он тупо сидел, уставясь на нераспечатанные конверты.
– Вы начали видеть, что ошибок стало чересчур много, – говорил Хэрри. – Водитель автобуса, пекарь с продавщицами и множество других, очередь до которых несомненно дойдет, – люди, отдавшие жизни потому, что поверили вам, поверили в ваш “пример”. На вашем одиноком пути вы проделали удивительную работу, Пол, по порождению армии ночных мстителей. Как в вестернах.