Пол засмеялся, а Сполтер постарался скрыть очевидное замешательство и поднял свой бокал, пытаясь поймать в него луч света. Пол проговорил:
– Я так давно искал фирму, в которой людям было бы присуще чувство юмора…
– Да, у нас почти все время хохочут. Чилдресс прирожденный хохмач, но тебе придется первое время понаблюдать за ним, чтобы привыкнуть к его стилю. Нет-нет, ничего жлобского он не делает, никаких взрывающихся сигар в настольной установке для увлажнения, ничего похожего. Грязные шуточки он приберегает для людей из своего списка врагов. Хозяин здания, в котором мы арендуем помещения, несколько лет назад сильно закрутил гайки, и нам пришлось попотеть, отстаивая свои права. Тогда Чилдресс придумал замечательную месть. Знаешь все эти распухшие каталоги и журнальные подписки на всякую дребедень, в общем все то, чем обычно перегружена почта? Так вот, Чилдресс заполнил несколько дюжин таких заявок на подписку на имя нашего домовладельца. Беднягу завалили журналами и
посылками, которых он не заказывал, то есть всяким барахлом. Кажется, он даже принялся судиться с несколькими компаниями. И потребовались месяцы, прежде чем поток постепенно иссяк, наш друг стал выглядеть полнейшей развалиной.
Джона Чилдресса Пол встречал лишь однажды, когда председатель приезжал в Нью-Йорк. Айвз, старший партнер фирмы, в которой работал Пол, с большим пониманием отнесся к решению своего служащего и младшего партнера переменить место жительства. Айвз как раз познакомил его с Джоном Чилдрессом и употребил все свое влияние, чтобы добиться для Пола хорошего места в Чикаго. Несмотря на бесцеремонное обращение с людьми, Айвз был добрейшим из стариков, которых когда либо знал Пол. Сам Пол был настолько нескромен, что прекрасно понимал собственное значение для фирмы и то, что Айвзу вовсе не хочется его терять. Поэтому он настаивал па переезде. Смерть Эстер выбила его из колеи, в Нью-Йорке все-все напоминало о ней, поэтому он должен был начать все сначала в новом месте. А когда умерла Кэрол, он сломался, ее смерть стала последней каплей.
Сполтер отпил «скотч».
– Но работа у Чилдресса подразумевает не только игры и веселье. У нас зады горят на работе.
– Только так я и привык трудиться.
– Именно это я о тебе и слышал. Мне кажется, что ты попадешь в струю, и что еще более важно, мы попадем в одну струю с тобой.
Сполтер очень любил помолоть языком и умел это сделать с шиком, но Полу он нравился. Поэтому он отсалютовал своим стаканом.
– А скоро еще и Рождество, – продолжил Сполтер. – Поэтому мы вряд ли начнем борьбу за существование раньше первого дня Нового года. И Чилдресс и я думаем, что хорошо бы тебе первые пару недель просто отдохнуть, освоиться с Чикаго, чтобы потом сразу же нырнуть с головой в работу конторы. После праздников поднакопится солидная пачка налоговых деклараций и у тебя не останется времени на привыкание. В общем, отдыхай: подыщи себе домик, обставь его, устройся, поброди по городу. Наверняка будет несколько вечеринок и Рождественских приемов, поэтому я буду помнить о тебе. А на работу выйдешь в понедельник шестого числа. Ну, как?
Больше двух недель; он согласился с соответствующими случаю уверениями во всяком почтении и уважении.
Сполтер наклонился вперед и поставил локти на колени.
– Ты оставишь меня, если я скажу что-нибудь не то. Но, пойми, мы ведь почти ничего не знаем о том, почему собственно ты решил сюда перебраться. Скажи, ты против, если мы сейчас об этом поговорим?
– Нет, все в прошлом. Теперь меня больше ничего не гложет. Но зачем углубляться в подобные дебри?
– Земля слухами полниться, а о тебе ходят самые невероятные. Думаю, что ты должен нас понять. Мне кажется, что было бы неплохо прекратить идиотские сплетни, пока народ не принялся смотреть на тебя так, словно ты родился с двумя головами и прячешь одну из них в рукаве.
– Какие сплетни?
– Например, говорят, что ты превратился в развалину.
Пол выдавил улыбку.
– Но ведь ты совсем не выглядишь человеком, готовым развалиться на куски.
– Да, история вышла безобразная, но вполне обыкновенная.
– Твою жену… прости. На твою жену напали.
– На жену и дочь. Прямо в квартире. Жена умерла в больнице. А дочь вслед за ней через два месяца.
– Умерла из-за того, что на нее напали?
– Именно. – Он не стал вдаваться в подробности. Кэрол была помещена в психиатрическую лечебницу: кататонический уход. Она старалась избегать мыслей о том, что ее беспокоило, старалась уйти от действительности. Кэрол превратилась в растение. Пол наблюдал за тем, как она постепенно сдавала позиции и дошла до окончательного транса, когда она больше не могла ни говорить, ни двигаться, ни есть самостоятельно, ни видеть, ни слышать. Смерть наступила в результате несчастного случая: девушка подавилась собственным языком, а медсестра обнаружила это лишь спустя полчаса.
– А грабителей нашли?
– Нет.
– Боже.
Пол осушил свой стакан и осторожно поставил его на стол.
– Понимаешь, у Эстер и Кэрол к моменту нападения вообще не было денег. Три-четыре доллара – все. Грабители обезумели именно поэтому, у жертв не оказалось денег.
– Черт…
Пол поймал взгляд Сполтера.
– Их страшно избили.
Сполтер отвел глаза.
– Нет. Пожалуй, это мне стоит извиниться. Видишь ли, я ведь рассказал это таким образом, потому что имелась причина.
– Чтобы доказать, что выстоял – чтобы мы поняли, что ты не сломался…
– Именно. Есть варианты, когда ты не в силах контролировать события, поэтому ломаешься. Например, если бы Кэрол и Эстер погибли при землетрясении или от рака… Но теперь все в прошлом. Горе горем, а жизнь продолжается; ведь у нас у всех есть свои печали, с которыми мы вынуждены мириться, таща их через всю жизнь. Либо так, либо мастеришь петельку. Но у меня нет склонности к самоуничтожению. Ты любишь ходить в кино?
– Изредка, – сказал Сполтер безразлично.
– А я на вестернах свихнулся. И для меня сами походы в кино и эти фильмы, ничем не отличающиеся один от другого – блаженство. В каждом из этих киношек должна стоять фраза: «Ты сам выбираешь карты для игры».
– Именно это, хочешь сказать, ты и делаешь?
– Выбор небогат.
Сполтер навис над своим пустым стаканом. Официант принес свежую выпивку, и Сполтер подмахнул счет.
– Дружок моей дочурки живет на Хорвард-Стрит. Ты, наверное, понятия не имеешь, что это за райончик. Но неважно. В общем, несколько месяцев назад муниципалитет решил запретить на этой улице стоянки машин, поэтому Чету пришлось подыскивать местечко на боковых улочках. Меньше чем за месяц его машину дважды обдирали. Совсем недавно наш мэр отменил свой же указ на запрещение парковки, но разве, черт побери, это решение проблемы? Разумеется, наши беды по сравнению с твоей – просто мура, но без шуток могу сказать, что и в Чикаго с преступностью – настоящая проблема. Тысяча убийств – и большинство остаются нераскрытыми. Это, увы, необетованная земля.
Полу вовсе не хотелось оказаться втянутым в разговоры по поводу проблемы преступности. Лучший способ избежать неприятностей, могущих последовать от собственного языка, – вовсе ни о чем не толковать.
А Сполтер продолжал заливаться. Он перескакивал с темы на тему, обычно не делая никаких логических связок. И не то, что у него был словесный понос, нет, просто он искренне хотел посвятить Пола во все то, что должен усвоить, как ему казалось, вновь прибывший в их замечательный город. Пол с облегчением перевел дух, когда предмет разговора перескочил с преступности на более нейтральные темы.
Он даже постарался сделать заинтересованное – насколько это было возможно – лицо: он находил бесперебойную болтовню Сполтера о внешней политике фирмы крайне угнетающей. Хотя в анекдотах о вражде и ревности внутри конторы, в бульварных зарисовках характеров и стремительных оценках компаний, для которых «Чилдресс Ассошиэйтс» делала постоянные аудиторские работы, было рациональное зерно. Полу было полезно освоиться со всеми подобными разрозненными деталями, чтобы потом легче включиться в работу. Ему следовало хорошенько проявить себя у Чилдресса: он всегда гордился своими способностями, но теперь появилось нечто большее, не мог он позволить привлечь к себе внимание плохой работой или выставить напоказ ухудшение тех профессиональных качеств, которыми был известен. Конечно, придется приложить к этому максимум усилий, потому что с недавних пор работа перестала быть главным делом его жизни, она стала теперь всего лишь источником существования и одним из способов умиротворения бушующих в его груди страстей.