Ладлов осушил стакан и поставил его на стойку.
– Теперь угощаю я. Спасибо за поддержку, дружище, Чем вы занимаетесь?
– Системами безопасности. Пол заранее заготовил ответ, – Домашние системы сигнализации против взлома, электронные системы – все в таком духе. У нас новая компания. Только-только выходим на Среднезападный рынок.
– И, значит, прощупываете почву. – О'Хара поставил свой стакан из-под пива со стаканом Ладлова. – Знаете, что я вам скажу? Майк, почему бы вам не пойти за угол, где бы мы смогли друг друга слышать? В этом бедламе нормального разговора не получится.
Пол взял сдачу и оставил на стойке чаевые. Ладлов легонько тронул его за плечо, и они двинулись к дверям в фарватере, который прокладывала широченная спина О'Хары.
Редкие снежинки падали на Раш-Стрит, но ничего похожего на зиму не было и в помине: тротуары лишь слегка намокли. О'Хара поднял овечий воротник своего огромного пальто.
– Еще один мокрый праздник. На сей раз Рождество.
– Снова завелся на счет дождя, – хрипло рассмеялся Ладлов. – А ведь ты, засранец, родился в стране, где дождит двадцать четыре часа в сутки.
Они завернули за угол и попали в закусочную, в которой кабинки были отделаны хромом; освещение было ярким, вдоль ближайшей стены находилась стойка бара, и никого не оказалось внутри. Пол уселся на табурет и обнаружил, что зажат между Ладловым и О'Харой. У последнего ногти синели чернилами; ирландец помахал рукой, подзывая официантку.
– «Дэвар» без добавок, милочка, а для моего проевшегося дешевого приятеля – пиво «Миллер», Что вы будете пить, мистер Миллз?
– Тоже пиво.
Ладлов кинул на стойку деньги.
– Итак, с чего начнем?
О'Хара кашлянул:
– Надо узнать, о чем именно хотел спросить наш новый друг.
– Мы знаем, о чем. Он хочет знать, что за город Чикаго.
– На это можно ответить одной фразой: когда всякие отбросы скатываются все ниже и ниже, то они обычно приезжают в Чикаго.
Ладлов хмыкнул:
– О'Хара просто сам не понимает, о чем именно говорит. Он пишет прочувствованные философские статейки, ведь он политический репортер. Его увольняют каждые шесть месяцев, когда кто-нибудь их крутых ребят начинает давить на его редактора. Что же до меня, то я кручусь репортером преступных новостей уже восемь лет. Так что я именно тот, кто вам нужен. Забудьте об этом никчемном ирландце.
– Поосторожнее, Майк.
– Я вам кое-что объясню, – обратился Ладлов больше к О'Харе, чем к Полу. – Кое-что, О'Хара, отнюдь не все. В этом городе круглосуточно происходят ограбления. Происходят каждые три минуты. В прошлом году у нас было зарегистрировано восемьсот убийств, в этом же году мы намерены побить рекорд. Статистическая кривая показывает, что уровень преступности повысился на пятнадцать процентов. И еще одно, О'Хара, -. в Чикаго за год расследуется меньше одного процента преступлений, а раскрытые выглядят таким образом: берут с улицы первого попавшегося бродягу и упекают далеко и надолго.
О'Хара выпили, задохнувшись, произнес единственное слово:
– А, статистика…
– А вот вам, мистер Миллз, статистические данные: сегодняшний парнишка в Чикаго имеет больше шансов быть убитым, чем солдат во Второй Мировой войне. Если уровень преступности и дальше будет идти такими же темпами, как и сейчас, то вскоре каждые пятнадцать минут от рук убийц будет погибать по одному чикагцу. Мертвые, мертвые…
– Уровень преступности. – О'Хара издал звук, долженствующий обозначить чих. – Вы только послушайте этого идиота. – Он повернулся и похлопал Пола по рукаву. – Вот я вам настоящие факты выложу. Мы живем в оккупированной военной зоне. Город рубит и режет себя на куски. Скоро останутся одни развалины. Экологи называют происходящее «бихейвиорическим»
сливом. Невыносимая перегруженность приводит к самым что ни на есть массовым убийствам. – Он подчеркнуто выразительно произносил многосложные слова.
– Ага, – неясно пробормотал Ладлов. – Ага, ага…
– Чикаго, – полунасмешливо, полупочтительно произнес О'Хара. – Этот город выразительно уставился на озеро и ждет, пока оттуда не вынырнет какой-нибудь омерзительный склизкий монстр и не раздавит тут все к чертовой матери – здания, людей и крыс, которые кусают людей. А наши доблестные полицейские шугают проституток и суют свой нос в семейные ссоры, пока снайперы убивают людей на Шоссе имени Джона Фицджеральда Кеннеди.
– На прошлой неделе произошло двадцать шесть убийств, – сказал Ладлов. В его голосе не прозвучало ни единой сочувственной нотки. – Шестьдесят часов, двадцать шесть убийств.
Пол спросил:
– Но почему?
– Что «почему»?
– Ведь так не должно быть, – сказал Пол. – Не должны люди испытывать постоянный страх.
Ладлов неожиданно рассмеялся. О'Хара тут же выступил:
– Слушайте, я тут недавно говорил с одним стариком из Чичеро. Так вот: ему восемьдесят лет, и он благодарен провидению за то, что его квартиру за все это время грабили лишь трижды.
– Но почему никто не попытается с этим бороться?
– Мы все овечки, – сказал О'Хара, – А как иначе? Например, на прошлой неделе в Лупе работал один грабитель – подчистую сметал все Рождественские лавки. Правда, носил парик, но это был парень. Так вот, он обоссался от одного того, что какая-то дамочка отказалась отдать ему свою сумочку. И вот этот обоссавшийся пидор пристрелил женщину среди бела дня напротив автобусной остановки. В самом центре города.
– Боже правый, – пробормотал Пол, сжимая стакан. Он внезапно почувствовал пронизывающий холод. Ладлов сипло пропел:
– Чикаго, Чикаго, как я тебя люблю, – смешивая, наверное, нарочно слова двух песен. Пол спросил:
– И этот грабитель в женской одежде – его поймали?
– Этого они поймали, – ответил О'Хара. – И что с того? На одного пойманного приходится сотня непойманных.
– Вы сделаете в этом городе потрясающий бизнес, пообещал Ладлов Полу. – Хотя всё равно ничего не измените.
– Почему?
– На половину сигнальных звонков полиция просто не отвечает.
– Апатия. – Это снова О'Хара. – Вчера в Мохоке застрелили двоих парней. Из револьвера тридцать восьмого калибра, на одной из боковых улочек. И ведь никто не позвонил в участок, А ведь все жители этого квартала должны были слышать выстрелы. Понадобилось, чтобы кто-то проехал мимо и сообщил в полицию. А сколько копы добирались!…
– Если будете гулять по этому городу и услышите за спиной чьи-то шаги, то они напомнят вам взрывы гранат. Прогулка по Чикаго вечером – все равно, что боевое задание.
– Политика, все – проклятая политика.
– Его послушать, так у ирландцев только и разговоров, что о политике. Для них преступность политика.
– Было время, когда наша мэрия действительно кое чем занималась. Когда вас грабили, администрация обеспечивала вас обедом, работой и адвокатом, который защищал того парня, который вас ограбил. В те времена все это было частью общества, в котором вы проживали. Теперь все это превратилось в политическую арену. Полицейские берут взятки или не берут взятки, но стародавней преданности делу больше не осталось. Теперь это стало обыкновенной работой: делай по возможности поменьше, загребай по возможности побольше. Когда копы принимаются лупить по головам, начинаются вопли по поводу жестокости полицейских; если же они по головам не лупят – то по поводу всеобщей продажности – нельзя во всем винить только их одних. Судебная система прогнила насквозь, люди больше не знают, как совладать с преступностью. Если убьете кого-нибудь на глазах у всех, вам тут же дадут адвоката, который добьется годичного содержания в тюрьме с отсрочкой приговора на год. Награды за преступления возрастают, в то время как наказания за эти преступления становятся смехотворными. Можно понадеяться на то, что вас не схватят, а если все-таки схватят, то можно понадеяться на то, что вы не предстанете перед судом, а если все-таки предстанете, то можно надеяться, что вас не приговорят, а если все таки приговорят, то вряд ли вы попадете в тюрьму. У преступников на один несчастливый шанс появилась тысяча счастливых. Остальные же разрываются между жаждой мести и состраданием, мы не знаем, что делать, поэтому не делаем вообще ничего.