На крыльцо вышел Писарчук. Следом за ним в сопровождении конвоира плелся, едва передвигая ноги, седоголовый человек в гимнастерке, без ремня, с сорванными погонами. Лицо в кровоподтеках и заплывший глаз не оставляли сомнений в том, что его жестоко избили.
— Кто такой? — спросил Михаил, пораженный видом арестованного.
Писарчук пропустил седоголового с конвоиром мимо и, остановившись перед Михаилом, процедил сквозь зубы:
— Не суйся, мужик, понял? Заткнись наглухо, пока самого не повели.
— Дерьмо поганое! Как ты смеешь! — вскипел Михаил и, схватив Писарчука за грудки, рванул на себя.
— Отпусти! — не своим голосом заверещал Писарчук, пытаясь правой рукой дотянуться до кобуры.
— Ты, гад, еще за оружие хватаешься? — рявкнул Михаил и рывком приподнял тощего Писарчука над землей. Одного десантного приема было бы достаточно, чтобы сломать негодяю руку, ногу, шею.
— Что происходит? — послышался повелительный голос. В дверях стоял подполковник Носенко. По лицу его блуждала усмешка, уж больно забавно смотрелся начальник особого отдела, червем извивающийся в могучих руках десантника. — Отпусти его, Обут!
Михаил с сожалением оттолкнул от себя Писарчука. А тот, едва отдышавшись, прошипел:
— Он... Он напал. Он убить хотел!
— Не балагань, — остановил Писарчука подполковник. — Кабы хотел, убил бы без разрешения. Сам виноват, не задевай спецназовца; Обут, сам знаешь, где побывал. Ты, Писарчук, после камеры смертников в психушку попал бы. Иди!.. А ты, Обут, тоже кончай с дурацкими замашками. Замечу что-нибудь этакое — пеняй на себя. Заходи в дом, разговор есть. За бутылкой обсудим.
— По какому случаю пьем? — спросил Михаил.
— За одержанный нами боевой успех.
— Сил у противника еще много, а на подмогу никто не спешит.
— Ошибаешься. Группа казаков во главе с бендеровским атаманом прорвалась в горсовет.
— Казаки нынче пешие. Где техника?
— С этим хуже, — нахмурился Носенко. — Бросили, идиоты, из Тирасполя бронегруппу утром, а их на мосту прямой наводкой в металлолом превратили.
— Не могли темноты дождаться?
— Вот и я про то: командовать должны спецы, а их катастрофически не хватает. Батальон в ночном бою понес потери. Ротный один, сволочь поганая, задурил...
Лицо подполковника приняло хищное выражение. А Михаил вспомнил того, седоголового, с сорванными погонами.
— Ты приказал его расстрелять?
Носенко повернулся всем корпусом, словно круглая голова плохо вращалась на толстой короткой шее.
— Для меня дисциплина — святое, — медленно сказал он. — И хватит об этом. Поговорим о тебе. Водителя я где-нибудь найду, а командира...
— Вы хотите...
— Вот именно — хочу, — перебил Носенко. — Примешь первую роту. Твой предшественник оказался болтуном и предателем, слишком многое стал замечать, а сегодня дошло до прямого неповиновения.
— И ты его решил в расход? — спросил Михаил, глядя на комбата в упор. Тот выдержал взгляд, только сжал губы.
— Подчиненный не выполнил приказ. Мы на фронте, а не в пансионе для благородных девиц. Запомни, Обут, неповиновения не потерплю!
— Я пока не дал согласия. Не знаю, имею ли право. Четырнадцатая армия соблюдает нейтралитет.
— Ты себя все еще в ней числишь? — расхохотался комбат. — Они ж тебя продали. Ты выполнял приказ, а тебя под суд? За исполнение долга — небо в клеточку и пуля в затылок?..
— Все равно из армии меня никто не увольнял, — упрямо повторил Михаил, оттягивая время. Принимать из рук Носенко офицерскую должность, становиться его, пусть невольным, соучастником немного чести.
— Но ты уже воевал против мамалыжников! — воскликнул Носенко нетерпеливо.
— Что дозволено рядовому Степанчику, не положено лейтенанту Обуту.
Ноздри у комбата заходили ходуном.
— Я рассчитывал по-хорошему договориться, — отрывисто бросил он и стремительно вскочил, опрокинув кресло. — Рядовой Степанчик, данной мне властью произвожу вас в сержанты и назначаю командиром первой роты.
Отказываться дальше было чревато крупными неприятностями и вполне предсказуемыми последствиями, Михаил ответил:
— Слушаюсь, товарищ подполковник!
— Давно бы так, — буркнул Носенко. — Распустил слюни, словно гражданский шпак... А теперь слушай, — комбат придвинул крупномасштабную карту, на которой синим карандашом были отмечены позиции противника: — Обстановка, сам видишь, аховая. Три четверти города кошке под хвост сдано. Остались отдельные очаги сопротивления — здание милиции, исполком, где сосредоточен штаб обороны, ну и мы, конечно. Тяжелее всех защитникам горисполкома. Их беспрерывно атакуют. Короче, грузи боеприпасы, бери роту, пробейся любой ценой. Понял? Повторяю: любой ценой!