На минуту девушка пришла в себя. Дрогнули длинные слипшиеся ресницы. Проглянула в щелочки подернутая мутной пленкой синева.
— Ты? — шепнула. — Я знала. Знала, что придешь...
Янош с трудом разжал спекшиеся губы:
— Кохана моя! Люба единственная!
— Тебя долго не было. Ждала, ждала...
— Я больше не уеду. Я всегда буду с тобой. Мы будем хорошей парой...
Агнешка отозвалась:
— Не будем. Времени не осталось...
Потом, словно устала от борьбы с собой, смежила ресницы, конвульсивно вздрогнула. Руки завалились, голова — набок. Янош не сразу осознал, что это конец.
Он видел десятки смертей. Он сам стрелял и видел гибель сраженных его пулей людей. Но он стрелял во врага. Чьим врагом была эта девочка, едва начавшая жить?
Нестерпимо захотелось лечь рядом с Агнешкой и заснуть вместе навек. Прижаться к милому, столько раз целованному лицу и пойти вслед за ней... Куда?
«Какой гад погубил тебя, детка? Нет и не будет мне прощения, если негодяй не получит за тебя сполна. Он должен заплатить за твою жизнь своей. И я... Я клянусь!..»
Не в силах больше смотреть не бездыханную Агнешку, Янош отвернулся. За окном бушевал июнь. Краски южного летнего дня показались ему неправдоподобно яркими. Небо плавилось в солнечных лучах. Деревья — зеленое колышущееся море — уходили за сверкающий горизонт. В глазах потемнело. И не было в душе Яноша Чепраги ни единого просвета.
3
День тащился, как запряженная волами арба, медленно и тягуче. Казалось, ему не будет конца. По всем расчетам должен давно наступить вечер, а солнце словно позабыло, что пора уходить за горизонт.
Михаил Обут поглядывал на оранжевый диск с ненавистью, поджидая спасительную темноту, когда опасность быть узнанным, следовательно, схваченным, значительно уменьшится. Ведь по радио уже наверняка объявили приметы бежавшего из-под стражи преступника. Его мог задержать любой прохожий, не говоря о заполнивших улицы волонтерах. Разгуливают, гады, с автоматами через плечо, не дают никому прохода. Цепляют девчат, придираются к мужчинам, задавая один и тот же вопрос: «Ты почему такой здоровый, а не с нами?..»
В городе у Обута знакомых, которые согласились бы приютить опасного гостя, не было. Выбраться из Кишинева днем невозможно: на дорогах стоят волонтерские заставы, по окрестным селам бродят патрули. Уж они-то непременно задержат подозрительную личность, не имеющую к тому же документов.
Ничего другого не оставалось, как бродить по городу, выбирая наиболее тихие, безлюдные улочки. Единственным местом, где можно укрыться, был стоящий в Кишиневе десантный полк. Свои в помощи не откажут. Но идти туда днем не стоит. За военными в Кишиневе следят во все глаза, каждый шаг контролируют. Молдова, черт возьми, объявила их оккупантами и требует вывода войск. Появление на КПП десантников грязной, небритой личности в измызганном костюме не останется незамеченным. А как были отутюжены брюки, когда мама принесла их ему в тюрьму: не сидеть же сыну на скамье подсудимых в военной форме!
Стало наконец смеркаться, и Михаил вздохнул с облегчением. Теперь можно, не дергаясь, не оглядываясь поминутно, потихоньку двигаться в сторону полка. И тут он чуть не допустил ошибку. Остановив пожилую женщину, спросил, как пройти на улицу генерала Панфилова.
— Такой улицы у нас нет, — ответила женщина.
— Есть, я знаю. Там десантники стоят! — воскликнул Михаил и прикусил язык: упоминать о десантниках вряд ли стоило.
— Понятно, — усмехнулась женщина. — Вам, молодой человек, нужно попасть на улицу Василя Лупу. Отстали от жизни, Панфилов, герой войны, в Молдове теперь никому не нужен, а Лупу печально знаменит тем, что в шестнадцатом веке ввел крепостное право...
Разговор затягивался. Женщина, видимо, никуда не спешила. Торопился Михаил, которому не было дела до молдавского господаря, сочинившего кодекс феодального права.
— А эта улица, она приведет к Комсомольскому озеру? — неучтиво прервал он собеседницу.
— Значит, вам обязательно на Лупу надо? — ответила та вопросом на вопрос.
— Очень надо!
— Жаль! Не ходили бы туда, молодой человек, по-доброму советую. Десантникам ультиматум предъявили, чтобы в сорок восемь часов убрались из Кишинева.
— Приняли? Ультиматум приняли?..
— Нет, конечно, теперь их, как зверей, со всех сторон обложили. Народ вокруг стоит. Входы завалили бетонными плитами, пикетируют...
Новость ошеломила, теперь и в полк не попасть? Но если не к своим, то куда?