Он пожал плечами.
— И могут, и не могут. Если капитан кого-то наймет по пути, компания об этом узнает не сразу. В любом случае на выяснение потребуется время, а кто, по-твоему, будет его тратить в посольстве? Ты ведь даже не имеешь немецкого гражданства, так что ты хочешь? Что ты им хочешь сказать?
— Правду, — выпалил я с отвращением. — Только правду!
В полумраке он покачал головой:
— Правду… А если ей не поверят? В любом случае мы не должны упоминать о том, что завербовались в корпус этого проклятого Гофмана. Мы должны держать язык за зубами. Если в посольстве нам не поверят, они могут проинформировать соответствующие органы. Не хватало нам только залететь в полицию или местную контрразведку. Тогда уж Гофман будет единственным нашим спасением, единственной возможностью побыстрее исчезнуть отсюда.
Я молчал. Мое положение было сложнее вдвойне, но я надеялся, что в посольстве сидят разумные люди.
— Если они хотят по-настоящему избежать неприятностей, посадят нас в самолет и отошлют.
— Гм… — сказал неопределенно Гут. Возможно, будем надеяться. У меня нет особого доверия к посольству. Знаешь сколько бегает по свету бездомных и людей без гражданства? Ими полны порты, но на порядочных кораблях с ними никто не разговаривает, а на тех, других, — махнул он рукой, — бедняги не имеют и представления, что их там ждет. Я не люблю возлагать надежды на кого-то другого. Человек должен надеяться всегда только на себя. Так было тогда, когда мы бежали с «Гильдеборг» и должны были выбраться сами и показать себя. А это мне не нравится.
Я начинал понимать его. Он был недоверчив, не верил даже мне, поэтому мы и не сблизились с ним за все это время. Мы только шли одной дорогой. Но не делал ли я то же самое, не был ли я таким же, как он? Меня снова охватила тоска. Отчего так устроено, что люди даже в самые критические мгновения не могут найти дорогу друг к другу? Неужто мир состоит только из одиноко блуждающих «я»?
Глава IV
Сумрак и рассвет!
Потоп!
Удары волн.
Побережья не было видно, лишь бесконечная, залитая дождем равнина. Не равнина, нет! У меня перехватило дух. Я почувствовал легкие колебания судна, оно ускользало из-под ног.
В двухстах метрах по правому борту вздыбился пятнистый серо-зеленый вал. Ракетометы на баке, на самой высокой мачте — вращающийся радар. Стая белых безмоторных шлюпок летела от борта «Гильдеборг». Я посмотрел на капитанский мостик.
Пусто!
— Гут! — заорал я испуганно вниз, в стальной шахтный ствол. — Гут!
Пространство разлетелось в клочья! Взорвалось! Рухнуло перед глазами, сбило меня с ног. Ракетометы взметнули огненную стену. Фильм ужасов в четырех измерениях. Вздыбилось море, поднялось к небосклону и разорвало серое полотно рассвета обломками шлюпок. Они беззвучно падали обратно. Я не мог ничего понять…
Сквозь открытое настежь окно в кабинет проникал особый незнакомый аромат. Мне казалось, что все погружено в лиловую дымку. Белая роскошная улица снаружи за окном и величественный кабинет секретаря посольства — или как там его… Я вытер рукавом рубашки мокрый лоб. Галлюцинации! Никогда от этого не избавиться.
Я говорил уже более часа. Рассказывал обо всем с того момента, когда мы вступили на судно. Однако мне казалось, что весь этот разговор был пустым и неубедительным. Поверят ли? Не звучит ли это как вымысел? Захотят ли они поверить этому?
Гут сидел неподвижно и безучастно смотрел перед собой. Почему он ничего не скажет? Мой немецкий не такой правильный, как у него. Я вздохнул и посмотрел в вежливое, ничего не выражающее лицо секретаря. Второй мужчина, удобно усевшийся в плетеное кресло, дружески мне улыбнулся.
— Вы продолжайте, только продолжайте…
На обоих были отлично сидящие серые вечерние костюмы и превосходно завязанные галстуки. Мне пришло в голову, что прозрачная сине-фиолетовая дымка может исходить только от цветов якаранды, которой были обсажены проспекты и улицы Претории. Город лежал в живописной долине реки Апиес, и отсюда, с первого этажа посольства, можно было видеть почти весь его деловой центр.
— Вы продолжайте, продолжайте, пожалуйста, — повторил и секретарь. Это вообще первая информация о судьбе судна «Гильдеборг» и его груза. Я считаю ваше сообщение чрезвычайно важным. Можно вам предложить чаю, господа?
Я опомнился. Гут уже говорил быстрым хрипловатым голосом, и я даже не заметил, когда он разговорился. Меня охватило чувство безмерного облегчения. Мы здесь, нам удалось. На вокзале мы наняли такси "Только для европейцев!" и без трудностей доехали до посольства. Примерно через час ожидания и переговоров нас все-таки приняли. Все заботы и сомнения рассеялись. Теперь с нами ничего не может случиться.
Тяжелая мебель и старинные картины дышали Европой. Немного неуклюжая, но солидная и корректная Европа. Очаровательная секретарша накрывала стол для чая. Ее кожа имела тот же сине-фиолетовый оттенок, что и все вокруг.
Оба мужчины смотрели на нас с возрастающим интересом. Гут сжатыми лаконичными фразами резал дальнейшие подробности. И ругался!
— Как можно позволять, чтобы прикончили такую массу людей, это же просто пиратство! Почему вы с ними поддерживаете дипломатические отношения? Ведь дело идет о немецком судне и о немецких моряках. Мы настаиваем на том, чтобы о нас позаботились и отправили обратно в Европу! Я двадцать лет плаваю механиком и ни о чем подобном никогда не слышал! — Он ворчал и фыркал, время от времени ударяя ладонью по столу секретаря. — Посольство здесь или не посольство, мне наплевать на этикет.
— Конечно, это само собой разумеется, — сказал успокаивающе мужчина в плетеном кресле и встал. — Понимаю ваши чувства. Это беспрецедентный случай, я немедленно проинформирую господина посла. Потерпите немного и извините меня.
Он вышел энергичным шагом.
Секретарь неопределенно усмехнулся и пожал плечами.
— Мы в Африке, господа. — Он поднял рюмку с коньяком. — Ситуацию ни в коем случае нельзя оценивать с европейской точки зрения. Это абсолютно невозможно. Думаю, что ваше заявление вызовет чрезвычайный интерес. Если позволите, дам вам совет: с информацией для прессы подождите до возвращения домой.
— Никаких заявлений мы делать не будем, — решительно сказал Гут, — мы требуем, чтобы вы нас отправили в Германию! У нас нет желания давать им возможность нас укокошить. Остальное — это ваше дело!
— Само собой, мы уже сегодня информируем правительство. Федеративная Республика Германии принципиально против вооружения африканских государств атомным оружием…
На столе тихо зажужжал телефон.
— Слушаю… — Лицо секретаря стало непроницаемым. — Да… да, разумеется, устроим. — Он повесил трубку. — Господин посол примет вас завтра, в первой половине дня, в девять тридцать, господа, — сказал он торжественно. — До этого времени вы будете поселены в отеле «Треккер». О ваших удобствах позаботится фрейлейн Виселер. «Треккер» — это первоклассное немецкое заведение, вы наверняка будете довольны. Завтра в девять я пришлю за вами машину.
Он встал и подал нам тонкую нежную руку дипломатического бездельника.
— Когда вы нас отошлете домой? — спросил деловито Гут.
— Как только решим вопрос о временных документах. Думаю, что в конце недели, регулярным рейсом «Люфтганзы». В отеле, разумеется, у вас будет открытый счет. Фрейлейн Виселер все устроит.
И он снова пожал нам руки. Чего еще мы могли желать?
Стройная длинноногая блондинка непринужденно влетела в кабинет секретаря, взяла нас и погрузила в открытый «мерседес» с дипломатическим номером. Она обрушила на нас водопад смеха, дружеских расспросов и кокетливых взглядов. Лихо проскользнула в небольшую щель в потоке автомашин, и по длинному, затянутому сине-фиолетовым полумраком проспекту мы направились вокруг правительственного квартала к центру города.
Все заботы с нас свалились. Теперь мы могли, наконец, свободно вздохнуть. Фрейлейн Виселер с неутомимостью профессионального гида говорила, говорила и говорила. Обращала наше внимание на достопримечательности города и, ловко пробираясь сквозь страшную толчею, даже на минуту не переставала говорить и жестикулировать обеими руками. Но ее разговорчивость нас ничуть не раздражала. После долгого перерыва мы были снова в обществе очаровательной непосредственной женщины и состязались перед ней в комплиментах. К нам вернулось то же возбужденное состояние, радость от удавшегося побега, как тогда, когда Тони вез нас с порт-элизабетской пристани в свое бунгало.