Обед был отличный, а ледяное пиво вернуло мне настроение. Еще пару дней я должен все это выдержать, а потом начну новую жизнь.
Один, без Августы. Я осознал, что уж бог знает как долго не вспоминал о ней, что я окончательно освободился от нее. Как она была беспредельно далека и нереальна! Возьмусь за первую работу, которая подвернется, только бы иметь возможность сдать экзамены. Буду ценить каждую минуту.
Я сидел в кресле на террасе и смотрел на роскошную долину. Было приятно мечтать о будущем. До тех пор, пока человек имеет надежду, он не стареет, время не движется. Я прикрыл глаза. Снова увидел ту голую красотку на фотографии. На самом деле, я не сказал бы, что она цветная. Выразительное лицо, обрамленное вьющимися волосами, высокие, немного широко расставленные груди европейских женщин. Может быть, только ноги у нее были слишком длинные и стройные для ее роста. Что это за сумасшедшее государство? Та девушка была действительно многим прекраснее, чем толпы здешних утомленных женщин, которых мы видели на улицах Порт-Элизабета и Претории. Проблема, по-видимому, заключается не в цвете кожи, скорее всего, это просто предлог. Очевидно, дело в том, как разделить людей на свободных и несвободных, властителей и рабов.
Возможно, я тоже найду женщину, с которой можно будет жить, возможно, бог его знает. Опять кончается один отрезок моей жизни и начинается новый. Я еще не знаю какой, но уже чувствую, что наступает перемена, что она быстро приближается.
Гут неподалеку в тени огромного зонта разбирал газеты, которые мы нашли в гостиной. Это были "Die Transvaaler", отпечатанные на африкаанс — языке буров, возникшем на основе голландского. Но меня не интересовало, что делается в мире и даже в этой стране. У меня было достаточно своих забот.
— Пойду поплаваю, — сказал я равнодушно, чтобы Гуту не пришло в голову, что я сбегаю перед приходом незнакомой Гледис. Я решил не возвращаться раньше, чем увижу, как она уходит. Пусть Гут себе натешится.
— У тебя нет плавок, — заметил Гут рассудительно, не подняв даже глаз от газет.
— Может быть, куплю в магазине у бюро обслуживания. Я заметил, что там есть купальные принадлежности.
Он пожал плечами и продолжал с интересом просматривать газеты. Я поднялся, допил нагревшееся пиво и побрел между клумбами вниз.
Солнце палило мне в спину. Прильнуло и скребло коготком. Это было восхитительное чувство — нырнуть в зеленую, кристально прозрачную воду бассейна и чувствовать прохладный аромат трепещущего воздуха.
Каникулы.
Мне так нравится аромат каникул. Далекий и нереальный. Возможно ли, что когда-то они были на самом деле? Я перевернулся на спину и смотрел, сощурив глаза, на серо-голубой небосклон. Нет, это не мое каникулярное небо. Небосклон был скорее свинцово-серым, чем голубым. Дамы на шезлонгах под солнечными зонтами, скрытые за черными очками, вполголоса говорили на африкаанс — на языке, которого я не понимал. Долго я плавал туда и сюда, стесняясь выбраться из воды. Моя кожа по сравнению с их кожей была так невероятно бела, так обесцвечена темнотой трюма, что я производил впечатление единственного настоящего белого во всей округе. Все остальные рядом со мной были цветными, если не банту.[5]
Когда я, наконец, вылез, чтобы растянуться в шезлонге, то заметил взблески очков. Меня провожали любопытные взгляды женщин. Я почувствовал необыкновенное облегчение — я не какой-то затравленный человек, я белый, и никто в этом не сомневается. Неделю тому назад мы еще ползли по трюму и не имели представления, как все это кончится, где мы очутимся.
Про себя я начал подготавливать речь, которую произнесу перед послом, но скоро бросил это, мне не хотелось возвращаться на «Гильдеборг». Она перестала для меня существовать. Поверхность бассейна мерцала и блестела, неподалеку тихо катилась мутно-зеленая река. Еще один прыжок, и я буду в Европе. Но даже и об этом мне не хотелось думать. Думать об этом означало заботы, слишком много забот. Завтра будет достаточно времени, так что до завтра…
Машинально я смотрел перед собой и воспринимал только краски, дикие и сочные. Человек все получает в долг. И эту минуту среди изобилующей всеми цветами радуги чужой природы на другом континенте кто-то подсунул мне как расточительный сон. Я спас себе жизнь, но не обманчивый ли это дар? Не временная ли отсрочка? Можно ли надеяться, что самолет не рухнет, что на первом перекрестке меня не переедет автобус? Что против этого может сделать человек, в какое посольство должен обратиться? Где просить помощи? Он должен быть благодарен за каждое мгновение, которое ему дано. Я попытался схватить его и задержать. Я крепко сжал деревянный край шезлонга.
Напрасно!
Река текла, и солнце не останавливалось. Перед нашим бунгало, которое я хорошо видел отсюда, остановилась черная, начищенная до блеска машина. Гледис, пришло мне в голову. Каждый из нас продается. И люди только товар, их можно купить и продать. Утром она не имела никакого представления о нашем существовании, а сейчас она здесь, чтобы предложить то, что имеет. Мы тоже продались гофмановской "Анти-Террористической Унии".
Но это была не Гледис.
Двое мужчин торопливо вышли из машины и направились к дому. Кто-то из посольства? Изменение программы? Проститутки здесь, очевидно, не имеют таких машин. Я быстро встал и побежал в кабину. Набросил на себя рубашку, на мокрые ноги натянул брюки и причесал волосы. Чего они хотят? Посол пожелал с нами говорить уже сегодня?
Но когда я выскочил из кабины, машина уже уехала. Я остановился. Может быть. Гут развлекался с той красоткой в постели и не открыл? Может, я проглядел ее, когда плавал в бассейне? Я направился по белой тропинке вверх. Аромат эвкалиптов, раскаленная земля и солнце низко над горизонтом. Вечер близко, через минуту опустится ночь. Без перехода, как в тропиках. Я прошел через лоджии на террасу. Пусто.
— Гут!
Определенно он валяется с ней в постели! Я разозлился. Не может он утихомириться! В последнюю минуту будут какие-нибудь осложнения.
Я влетел в гостиную.
Гут лежал на мраморном полу с простреленной головой. Руки и ноги раскинуты, череп пробит. Лужа крови окрасила камень в красный цвет.
Сердце у меня умолкло, остановилось. У меня перехватило дыхание. Я чувствовал, как мне становится дурно. Озеро крови перед моими глазами все увеличивалось.
— Гут! — заорал я. — Ради бога, Гут…
Бежать! Прочь отсюда! Быстрее бежать! Я должен быть в посольстве, должен…
"ГИЛЬДЕБОРГ"!
Если бы я был тут с ним… Что я теперь должен делать? Мной овладел беспредельный ужас, я трясся всем телом. Они добрались до него, он уже попался, а теперь доберутся и до меня. Здесь я не должен оставаться!
Сердце так сумасшедше забилось, что я чуть не задохнулся. Придет та девка, вызовет полицию, и меня тут найдут. Я резко склонился над лужей крови. Ужас пробудил во мне спящего зверя. Я решительно перевернул Гута. Большие выпученные глаза, рот, кровоточащая дыра — мертв!
А я продолжаю дышать. Я торопливо пытался расстегнуть карман его рубашки. Теперь я переступил все барьеры человечности, я действовал как робот. Паралич прошел. Мозг работал с точностью ЭВМ, все связи стали ясны, как на чертеже. Удостоверение Гута, выданное "Анти-Террористической Унией", не должно попасть в руки полиции. Они не должны установить его личность, иначе я никогда из этого не выберусь. Посольство немедленно отступится, умоет руки.
И запереть двери, запереть бунгало, я все должен запереть, чтобы выиграть время. Чем позднее его найдут, тем больше у меня надежды. Но вслед за тем меня ударила ошеломляющая мысль. Собственно говоря, у меня нет никакой надежды. Если я исчезну, то полиция обвинит в убийстве меня. Это законный повод для того, чтобы посольство могло меня выдать. Теперь я уже не могу показаться в посольстве. Но если останусь здесь, все равно обвинят меня.