— Я должен тебе двух рабов?!
— Да, ты должен мне двух рабов, не притворяйся. Я принес тебе железную стрелу от дзерптаподжей, а второго раба ты мне должен взамен убитого.
— У меня есть для тебя два раба. Вчера я захватил их, они приплыли из-за океана.
— Отличная добыча.
Чака зашаркал вдоль цепочки рабов, пока не подошел к рабу, который днем вызвал его гнев. Рывком поставив его па ноги, он подтолкнул раба ко второй толпе.
— Хороший раб,— сказал он, сопровождая эту свою собственность сильным пинком.
— Слишком тощий.
— Нет, одни мускулы. Хорошо работает и ест немного.
— Ты лжец!
— Ненавижу тебя, Фасимба!
— Ненавижу тебя, Чака! А где же второй?
— Это чужеземец из-за океана. Он расскажет тебе много забавного и хорошо работает.
Ясон вовремя увернулся, но пинок был достаточно сильным, чтобы свалить его на землю. Прежде чем он поднялся, Чака поймал Майку Саймона за руку и перетащил через невидимую демаркационную линию. Фасимба приблизился и осмотрел его, подталкивая носком ноги.
— Плохой. И большая дыра в голове.
— Он хорошо работает,— сказал Чака.— А дыра почти зажила. Он очень сильный.
— Ты дашь мне другого, если он умрет?— с сомнением спросил Фасимба.
— Дам. Ненавижу тебя, Фасимба!
— Ненавижу тебя, Чака!
Стада рабов поднялись и побрели обратно, каждое в свою сторону. Ясон крикнул Чаке:
— Постой, верни моего друга. Мы вдвоем будем лучше работать. Отдай кого-нибудь другого...
Рабы встали как вкопанные от удивления, а Чака, повернувшись, поднял дубину:
— Замолчи, раб. Еще раз укажешь, что мне делать, и я убью тебя.
Ясон замолчал. Это было единственное, что ему оставалось. Он не сомневался в судьбе Майки. Если даже он не умрет от раны, то не станет мириться с жизнью раба. Тут Ясон уже ничего не мог сделать. Отныне он будет заботиться только о себе.
Они сделали короткий переход до наступления темноты и остановились на ночь. Ясон нашел место между камнями, защищавшими от ветра, и достал кусок припрятанного мяса (жесткое, но не сравнить с полусъедобными креподжами). Только он принялся обгрызать кость, как заметил подбирающегося к нему раба.
— Дай мне немножко,— послышался жалобный голос, и только тогда он понял, что это девушка: все рабы были одинаково одеты, у всех — копна спутанных волос на голове.
Он оторвал кусок мяса.
— Бери. Садись и ешь. Как тебя зовут?
В обмен на свою щедрость он рассчитывал получить кое-какую информацию.
— Айджейл.— Она крепко зажала мясо в кулаке, а свободную руку запустила в грязную шевелюру.
— Откуда ты? Ты всегда здесь жила?
— Нет, не всегда. Сначала я была у Бульваджо, потом у Фасимбы, а теперь — вот у Чаки.
— Кто такой Бульваджо? Такой же хозяин, как и Чака?
Она кивнула и впилась зубами в мясо.
— А эти дзертаподжи, у которых Фасимба получил железную стрелу,— кто они?
— Ты многого не знаешь,— доев мясо, она облизала пальцы.
— Я знаю достаточно, чтобы иметь мясо, когда у тебя его нет, поэтому не злоупотребляй моей добротой. Так кто же эти дзертаподжи?
— Это все знают.— Она недоуменно пожала плечами, выискивая поудобнее место на песке.— Они живут в пустыне и ездят на кароджах. Они плохо пахнут, и у них много интересных вещей. Один дал мне мою самую интересную вещь. Если я покажу ее тебе, ты не заберешь?
— Нет, я даже не притронусь к ней. Но я хочу увидеть что-нибудь, что сделано ими. Возьми еще мяса и покажи мне твою вещь.
Айджейл покопалась в своей шкуре и вытащила что-то, крепко зажатое в кулаке. Она гордо разжала руку. Еще было достаточно света, и Ясон смог разглядеть круглую красную бусинку.
— Красивая, правда?
— Очень,— согласился Ясон, и ему стало грустно. Предки этой девушки прилетели на планету на космических кораблях, обладая знаниями и располагая техникой. Их дети, отрезанные от всех, выродились и превратились в этих полуразумных рабов, которые ценят превыше всего подобный кусок стекла...
— Ну. хорошо,— сказала Айджейл и начала разматывать с себя шкуры.
— Подожди,— сказал Ясон.— Я дал тебе мясо в подарок. Ты ничего не должна мне за него.
— Я тебе не нужна?— удивленно спросила девушка, снова натягивая шкуры на свои голые ноги.— Я тебе не нравлюсь? Думаешь, я очень некрасивая?
— Ты прекрасна. Но я сильно устал.
Была ли девушка хороша или безобразна, он не мог сказать. Немытые грязные волосы скрывали половину лица, а по другой тоже едва ли можно было о чем-то судить. Ее губы потрескались, на щеке красовался синяк.