– Это твои предположения?
– Нет, старший комиссар криминальной полиции Зауэр дал нам со Шварцем прочесть протоколы, так что это точно. Самоубийство очевидно – вскрытия не будет.
– А когда наступила смерть?
– Точно не ясно, так как прошло много времени, но врач написал, что предположительно вчера между 17 и 18 часами. Рейхерт что-то тоже слышала, но, кажется, раньше, однако о выстреле не подумала.
– А где слуги сейчас?
– Отпустил всех, кроме фрау Рейхерт. И она, видно, сейчас спряталась у себя. Они все очень переживают за тебя!
– Прессе сообщили?
– Да. Сначала Штрассер передал сообщение о трауре в связи с тем, что твоя племянница застрелилась, а потом пришел Геринг и сказал, что лучше было бы, если это подать как несчастный случай. Но было уже поздно.
Пауза.
Гитлер:
– Теперь я знаю, кто мне настоящий друг!
Пауза. Гесс несколько обижен.
Гитлер:
– Моей сестре позвонили?
– Нет, без тебя не решились. Позвонить сейчас?
Гитлер задумывается, затем говорит:
– Не надо, я сам позвоню.
– Зауэр еще просил сообщить, когда вы приедете. Он хотел зайти и задать всем вам несколько вопросов.
– Хорошо. Спустись вниз и отправь сюда Гоффмана, потом пошлем ребят в полицию. Я пока позвоню к сестре в Оберзальцберг.
Гесс явно колеблется. Гитлер это замечает, говорит:
– Да за меня не беспокойся, я уже держу себя в руках. Когда ее выносили, я почувствовал и понял: это – конец, это – навсегда... Остается жить и бороться!..
Гесс все-таки в нерешительности. Гитлер, видя это, говорит:
– Чего там! Ведь и пистолет мой у тебя в кармане, а другого-то нет?
Гесс кивает:
– Унесли. Оставили расписку, обещали вернуть.
Гитлер:
– Ну вот видишь!..
Гесс перестает колебаться, шагает к Гитлеру, они снова обнимаются. Гесс выходит из квартиры.
Гитлер сосредотачивается, его лицо становится скорбным, он снимает телефонную трубку, набирает номер и говорит:
– Это Гитлер. Соедините меня с моей резиденцией в Оберзальцберге!
Пауза. Затем Гитлер жалким, срывающимся голосом:
– Ангела, дорогая, ужасное несчастье. Я вчера уехал. А сегодня мне в Нюрнберг сообщили, что Гели застрелилась. Зачем она так – совершенно не понимаю! Дорогая, только не волнуйся, хотя что это я говорю?.. Сейчас я уже здесь, видел ее в гробу. Приезжай скорее, у меня совершенно нет сил!..
Пауза. Вешает трубку. Взгляд у Гитлера совершенно трезвый, но озабоченный.
Через несколько минут. Гоффман вдвоем с Гитлером в его кабинете.
– Гоффман, – говорит Гитлер, – мы знакомы много лет – и не мне вам что-то объяснять. Вы знаете, какой сейчас напряженный момент и как излишни всяческие скандалы. Вы знаете, что я вас выпроводил вниз, а затем прощался с Гели. Получается, что я последний, кто видел ее живой, а это не очень здорово – возможны инсинуации. Если вас об этом не спросят, сами не вылезайте, но если спросят, то скажите, что мы из квартиры выходили втроем: вы, я и Гели. Она нас проводила и вернулась с лестницы назад.
– Но если кто-то видел, что это не так?
– Меня никто в квартире не видел, когда я проходил в ее комнату по коридору, а потом, распрощавшись с нею, выходил – это я вам гарантирую. Ее – естественно не видели, когда я вас выпускал, но и нас тоже никто не видел. Составили протоколы – их смотрел Гесс – и там ничего такого нет, никто ничего другого не видел. А смерть ее наступила существенно позднее нашего отъезда.
– Тогда – порядок, – говорит Гоффман.
– И предупредите Шауба и Шрека, чтобы они не очень упирали на то, что я вышел позднее вас.
– Постараюсь!
– Отправьте сразу затем Шауба и Шрека в полицию – пусть их там допросят. И пусть передадут какому-то там старшему комиссару криминальной полиции Зауэру, что мы с вами ждем его здесь: нас тоже должны допросить.
15.30 – примерно через час после возвращения Гитлера домой.
Зауэр и Гитлер в кабинете Гитлера.
Гитлер совершенно спокоен. Он и Зауэр не стесняясь в упор рассматривают друг друга. На Гитлере рубашка с сильно опущенными рукавами.
Гитлер рассказывает:
– Моя племянница сначала изучала медицину в университете, но затем поняла, что медицина не привлекает ее, и начала брать уроки пения. Она могла бы уже скоро выступать перед публикой, но чувствовала себя пока не готовой к этому шагу и потому собиралась продолжить обучение у одного профессора в Вене. Я согласился с этим при условии, что ее мать, которая живет в Берхтесгадене, поедет с ней в Вену. Вероятно, это рассердило ее, но внешне я не заметил признаков возбуждения, и когда я уезжал, она попрощалась со мной довольно спокойно. Как-то раз, давно, она сказала... что не хотела бы умереть естественной смертью. Она могла легко взять пистолет, так как знала, где я храню свои вещи. (Пауза). Ее кончина сильно тронула меня, ведь она была единственной родственницей, которая жила рядом со мной...