Мюллер:
– Но это может лишь доказать, что Гитлер был последним, кто видел племянницу живой – больше ничего!
Зауэр:
– Да, вы правы – на этом обвинение в убийстве не построишь. Разве только скандал в прессе. Но тут уже другие вещи заиграли. Точнее, они сразу заиграли – это я только теперь, благодаря вам, до призрака додумался. А загвоздка вот в чем: девочка была не застрелена, девочка была задушена – вот так!
Зауэр обхватил своими руками свой нос и рот, затем продолжил:
– И мы, я и ребята, это увидели сразу – очень характерные пятна на лице! Застрелиться-то она могла, а вот так задушиться – никогда!
– А другое происхождение у пятен возможно? Падая, например, ударилась лицом об пол?
– Нет, рисунок пятен очень характерен. Но, интересно, что такое впечатление хотели создать: кончик носа расплющен – убийца пытался деформировать рисунок пятен от пальцев, прижав голову лицом к полу!
Мюллер:
– Лихой парень!.. Ну тут тогда еще возможен несчастный случай: девочка била себя пистолетом по лицу, а он нечаянно и выстрелил!..
– Я всегда говорил, что ценю ваш юмор, Мюллер! Ну, а теперь всерьез. Тут получилось так: убийца подошел вплотную, прижал сразу и изо всех сил левой рукой ее голову затылком к своей груди, выстрелил правой рукой почти так, как если бы стрелял самому себе в грудь. Тут он почти точно рассчитал: стрелять нужно было так, чтобы пуля не прошла насквозь через ее тело спереди назад – она затем действительно могла бы попасть прямо в него. Поэтому он выстрелил почти вертикально – сверху вниз. Но в сердце попасть при этом было очень трудно, он и не попал – и девочка еще оставалась живой. А второй раз стрелять невозможно – это уже не самоубийство! Вот и пришлось ему сначала садануть ее по лицу пистолетом, а потом додушивать ее обеими руками, затыкая рот и нос. Очень нерациональное убийство, но ему все же удалось! Хотя, наверное, в последний момент он и сонную артерию постарался пережать – это мы пока не уточнили.
Пауза. Зауэр продолжает:
– Пулевое ранение сразу лишило ее сил. С другой стороны, если бы ее не душили, то умерла бы она далеко не сразу – и от внутреннего, и от внешнего кровотечения – и через входную рану, и через носоглотку: ведь легкое кровоточило – и кровь поступала в выдыхаемый воздух. Но кричать она могла бы, а после такого шума все слуги не вели бы себя так спокойненько – до самого утра. И кровищи при этом натекла бы огромная лужа – а этого тут не было, в том-то все и дело!
Пауза. Зауэр завершает:
– И теперь мой вам вопрос: это мог быть Гитлер?
Мюллер:
– А какие еще варианты?
Зауэр:
– Еще Гоффман и домоправитель Винтер – и все они трое в любой комбинации. О Винтере вас не спрашиваю – мы о нем, наверное, больше вас знаем, а вот Гоффман? Что скажете?
Мюллер отрицательно вертит головой:
– Конечно, чужая душа – потемки, но мне трудно представить себе Гоффмана убийцей. Благополучный человек, богатый. Модный фотограф еще с довоенных времен, даже, представьте себе, русского царя фотографировал! (Зауэр действительно удивлен.) Сейчас кучу денег гребет с фотографий Гитлера – ему дано монопольное право его снимать! Да и прочая публика валом валит к нему сниматься! Сам любит жизнь, любит баб, любит выпить, но еще и семьянин с детьми. И вот всем этим рискнуть ради какого-то странного убийства с сомнительной выгодой?.. Шпионом Гоффман мог бы быть и, между нами, почти наверняка и есть: более удобного связного кого угодно с кем угодно просто не найти во всей Баварии – через него можно передавать что угодно, а от кого и к кому – проследить невозможно; все к нему заходят – и иностранцы. Но поэтому-то он тем более ни на какой большой риск не пойдет, а тут – убивать! (Пауза.) Да дело и не в нем. Ведь так, как вы рассказали, убийство налицо, а главный фигурант – несомненно Гитлер, хотя, пока что допустим, убивал, может быть, не он сам. Но он имел возможность выбрать убийцу – и Гоффмана он бы никогда не выбрал. Ведь у Гитлера такой набор великолепных головорезов – и любого он в этот самый день мог взять с собой в квартиру – никто бы из прислуги при этом и не удивился! Нет, Гоффман играл лишь ту роль, которую и сыграл: удобного, послушного и неглупого свидетеля-лжесвидетеля!
Зауэр:
– Ну а сам Гитлер как убийца?
Пауза. Мюллер:
– Вопрос снова непростой! Он ведь и в этом почти тень, почти призрак! Я вот говорил: он в двадцать третьем чуть репортера не убил, который его сфотографировал, но ведь это – редчайшее исключение! Он никогда не дерется, даже не ругается – прямо как красна девица! Хотя и с плеткой нередко ходит – вроде бы по привычке дрессировать собак! (Пауза.) Если бы спросили меня о Реме, о Геринге – вопроса бы не было; опаснейшие ребята, всегда на все готовы! Даже и Гесс: этот хоть и не убийца в душе, но если на что решится, то так и сделает – наш брат (тут Мюллер немного усмехается – и Зауэр это замечает), летчик – как и Геринг! А Гитлер – он ведь и на войне, возможно, никого не убил: там поначалу ему пришлось быть санитаром – вот он и насмотрелся на кровь, и ему, похоже, не понравилось. Потом он был посыльным при штабе. Его нередко посылали в пекло, но он, повторяю, возможно никого не убил. Так он тенью через войну и прошел!..