Зауэр:
– Больше некому. Смотрите еще раз сами: это или убийство, или самоубийство, или несчастный случай – больше ведь ничего не бывает. Повреждения на лице и на теле – это доказательства того, что это не самоубийство и не несчастный случай. Это мы уже запротоколировали. Так что самоубийство и несчастный случай мы отмели – с этим-то вы согласны? (Гюртнер кивает.) Теперь главное во времени. Если самоубийство или несчастный случай могли произойти когда угодно – после отъезда Гитлера и его людей, то с убийством так не получается. Если проведем вскрытие, то почти наверняка уточним время убийства: она обедала вчера с 14 до 14 часов 20 минут – этого слуги не скрывали, и едва ли это может быть неточным. Рассказали и то, что и сколько она съела. Если ее убили около 15.00, как мы уверены, то вся эта пища остается и сейчас у нее в желудке, как и должно быть после обеда. Это и будет доказательством времени смерти, а не нашими измышлениями. Может быть, удастся и доказать, что ее задушили, а не только застрелили. В конечном итоге дело наверняка сведется к Гитлеру и его уехавшим спутникам. А дальше мы еще точнее все установим. Наверняка на лапах у убийцы и следы остались – за сутки-двое они исчезнуть не могут. Только мы этого еще не проверяли.
Гюртнер:
– Тогда немедленно приступайте к вскрытию: хотите прямо сейчас, хотите ночью или завтра с раннего утра – это как вам удобнее, но так, чтобы этого никто из посторонних не заметил. Категорически распорядитесь, чтобы в морге к телу никого чужих не допускали. Лучше выставьте охрану – ну, не мне вас учить! Завтра, хоть это и воскресенье, жду к полудню окончательных результатов. Встретимся здесь же. Вот вам разрешение на вскрытие – на всякий случай. Но постарайтесь его никому не показывать: о вскрытии, тем более – о результатах, пока никто не должен знать! Завтра, если ничего непредвиденного не случится, верните эту бумагу мне.
Кладет на пачку бумаг, принесенных Зауэром, еще одну. Зауэр укладывает бумаги в папку, они прощаются рукопожатием, Зауэр выходит.
Тот же вечер субботы, попозже. Скромная спальня в квартирке Евы Браун. Она в постели все с тем же репортером. Страстная сцена, сопровождаемая совместными стонами. Затем пауза.
Ева зажигает свет, закуривает сигарету, говорит:
– Боже мой! Так замечательно мне еще никогда не было!
Молодой человек ласково и нежно ее гладит. Потом тоже закуривает сигарету. Молча лежат рядом, курят, разглядывая потолок. Он говорит:
– Вот теперь и мне уже пора: в редакции ждут репортажа.
Хочет встать, но Ева хватает его за руку:
– Подожди, побудь еще немного! (Она кладет его руку к себе на грудь). А я тебе расскажу все, о чем ты спрашивал. Но только обо мне – ни-ни!..
Она игриво грозит пальчиком.
Молодой человек надувает щеки, комически изображает серьезное лицо и поднимает правую руку в жесте клятвы. Глаза у него горят азартом.
Ева смеется, потом говорит значительным голосом:
– Слушай, что я расскажу!..
Около полудня следующего дня, воскресенья 20 сентября 1931 года. Служебный кабинет Гюртнера.
Гюртнер и Зауэр снова вдвоем. Гюртнер просматривает бумаги, принесенные Зауэром, говорит:
– Да, картина совершенно ясная. Теперь каждому из слуг можно предъявить обвинение в убийстве – и они заговорят совершенно по-другому. Можно будет восстановить все до секунды – и этот фигурант вычислится однозначно, никакой суд его не спасет!
Зауэр:
– Можно приступать к допросам?
Пауза. Гюртнер внимательно вглядывается Зауэру в лицо, говорит:
– Зауэр, мы знакомы не один год, и вы знаете, как я к вам отношусь. Я же сразу постарался привлечь к этому делу персонально вас. Не хотелось бы, чтобы у вас осталось впечатление, что я на вас давлю. Тем более – как я это могу сделать: вы же подчиняетесь другому министру. Но поверьте мне: дело гораздо серьезнее, чем это вам может показаться. Обстановка в стране сложнейшая, экономический кризис не прекращается, море безработных, все недовольны. Красные пытаются наступать по всем пунктам, Москва их поддерживает, и во что это выльется – никто не знает! Только Гитлер может теперь справиться с этими коммунистами. Нам, остальным, это просто не под силу – увы! У нас – от социал-демократов до монархистов – разброд и шатания! Нас много: мы – уверенное большинство, но все мы обессилены раздробленностью и слюнтяйством. Гитлер – другое дело: своих он умудряется держать крепко. Мы должны его использовать – это единственный шанс. Теперь именно с этим Гитлером связана масса надежд отнюдь не нацистских погромщиков и убийц, а честных, трезвых и здравомыслящих людей.