– Даже так? Значит, если все так сильно схвачено, то это они нам с вами всерьез готовят?
Теперь уже Зауэр указывает рукой на радиоприемник.
Мюллер:
– Похоже на то!
– Б-р-р-р... Этого убийцу!..
Мюллер:
– Но, как мне кажется, старый господин еще до этого не дозрел: вряд ли ему с первого взгляда понравится этот Гитлер!.. Впрочем, поживем – увидим!
Пьют пиво.
Мюллер:
– Но как вы думаете: почему Гитлер не поехал прямо на похороны? Ведь и их можно было отложить на послезавтра? Ведь эта племянница, как я теперь понял, в таком гробу, что никак не протухнет!
Зауэр:
– Это – очень интересный вопрос, Мюллер. Я вам на него попробую ответить, а потом задам вам другой. По-моему, Гитлер просто не может встретиться со своей сестрой – матерью этой Гели, и оттягивает это дело со дня на день – вот мой ответ. Ведь вечером в субботу он укатил с Гоффманом на Тегернзее, кстати – к вашему однофамильцу, Адольфу Мюллеру, который их газету печатает. С Тегернзее укатил во вторник, я думал – в Вену, а теперь от вас узнал, что прямо в Гамбург. Значит, он до сих пор не виделся с матерью убитой. (Пауза, пьют пиво.) Я вам так скажу, Мюллер: я внимательно разглядывал этого типа тогда в субботу, думал о нем, собирал о нем сведения, вас слушал: он, по всему видно, не трусливый парень, но ему, похоже, совсем не легко совершать убийства. Мне вот передали недавно, что в первые два дня после открывшейся смерти племянницы он вообще ничего не ел. А потом, говорят, совсем от мяса отказался: объявил себя вдруг вегетарианцем. Ну, это мы еще посмотрим – пока и недели не прошло. Так или иначе, но его все случившееся все-таки очень проняло, а готовиться к убийству тоже, наверняка, было непросто. И при таких обстоятельствах его борьба за племянницу, даже если он был в нее тайно влюблен, не имела ни перспектив, ни смысла, и вообще такие дикости – не его стиль! И все же он ее убивает, причем в обстановке, когда ему, и не только ему, а всем этим Гюртнеру и иже с ним, нужно беречь моральную чистоту и репутацию Гитлера как зеницу ока – ведь понятно, что примитивных убийц в рейхсканцлеры не назначают! Это же ведь серьезно – вы же это сами авторитетно подтвердили! А он – убивает! Почему? Вот в чем мой вам вопрос!
Мюллер:
– Знаете, по-моему на этот вопрос не смогла бы ответить и сама племянница – потому и допустила, что ее убили. Притом никто ничего вокруг совсем не понимает: если убили, то почему? И газеты обо всем этом заткнулись – в сегодняшних почти ни полслова. И дело тут, как теперь понимаю, не в опубликованных опровержениях и разъяснениях: просто никто ничего понять не может, а потому и все фактики, какие всплыли, ни к какому делу не подошьешь!
Зауэр кивает головой.
Пьют пиво. Мюллер продолжает:
– Я же скажу теперь об этом так: если мы имеем дело с настоящим преступником, а это, похоже, так и есть (Зауэр кивает головой), то это убийство очень смахивает по смыслу на то, что убрали свидетеля. А свидетелей, как вы знаете, убивают иногда притом, что они сами даже не подозревают, свидетелями чего же они являются (Зауэр снова кивает головой). Похоже, что все дело в несостоявшемся замужестве этой девочки: ведь такие ничего не скрывают от мужей – при счастливых-то браках, а вот что именно она расскажет про своего дядюшку и как это покажется совершенно постороннему человеку – вот в чем вопрос. Ведь Гитлер однажды уже расстроил ее брак – с его шофером Эмилем Морисом, казалось бы совсем близким и доверенным лицом – ан нет! А теперь эта девочка угрожала, сама, наверное, этого не понимая, увезти какие-то сведения о дядюшке, и не куда-нибудь, а в ту же Вену, где еще в двенадцатом-тринадцатом годах что-то происходило – помните про «Майн Кампф»?! (Зауэр кивает.) А племянница несколько последних лет крутилась в самом его ближайшем окружении, да и от своей матери многое могла слышать. А он же карьерист, каких не часто встретишь! И вот теперь, именно в связи с той напряженнейшей обстановкой, какая сложилась вокруг Гитлера, и могло ему померещиться, что больший риск для его карьеры состоит не в том, чтобы убить ее – с опасностью разоблачения, а в том, чтобы отпустить ее на полную свободу!.. Вот это-то, очевидно, и оказалось той задачей, которую он принудил себя решать! И ведь почти получилось: ведь если бы он своим выстрелом не промахнулся ей в сердце, то даже вы, возможно, не смогли бы его ни заподозрить, ни разоблачить!
Зауэр соглашается – неохотно и с сожалением:
– Вполне возможно!.. И у меня случаются нераскрытые убийства!..