Пауза. Оба напряжены настолько, что оставили кружки с пивом. Зауэр:
– Ладно, но что же может скрываться в его прошлом?
Мюллер:
– Вот этого-то мы сейчас и не знаем. Но даст Бог – узнаем или сами догадаемся.
Немного расслабляются. Допивают пиво. Кельнер снова меняет кружки.
Зауэр:
– А что это все они так и на евреев взъелись?
Мюллер:
– Ну, для нас, католиков, в этом ничего нового – в последнюю-то тысячу лет. Вот у Гюртнера, правда, сверх того еще что-то персональное: говорят, что по меньшей мере еще с восемнадцатого года. Тогда, в семнадцатом-восемнадцатом, он под началом фон Папена воевал в наших экспедиционных войсках в Палестине. Там-то они, похоже, и въехали основательно в еврейские проблемы – еще пораньше Гитлера. Этот на еврейскую тему только осенью 1919 зазвучал – после коммунистической республики в Баварии. Там, сами знаете, евреев хватало. А Гитлер, я уже говорил, тогда чуть ни коммунистом был, только не успел развернуться. То-то он на коммунистов и на евреев так в девятнадцатом году разобиделся: он-то на них понадеялся, а они так несолидно выступили!..
– Даже так, думаете? – удивился Зауэр.
– Похоже на то…
Снова пьют. Мюллер продолжает:
– А вот Папен с Гюртнером – серьезные ребята: Папена теперь очень Гинденбург ценит и уважает – тот ему сильно помог на президентских выборах 1925 года. А Папен, говорят, Гюртнера продолжает опекать; того и гляди вытащит его в общегерманские министры юстиции!..
Они снова сосредоточенно пьют.
Зауэр:
– Ну ладно, на сегодня все ясно. Пора по домам, хотя очень с вами приятно общаться!..
Мюллер:
– Взаимно!
Встают, пожимают друг другу руки.
Из радиоприемника продолжает раздаваться речь Гитлера.
Через день. Суббота, 26 сентября 1931 года, Вена.
К Центральному кладбищу подъезжает машина Гитлера. В отдалении внимательно приглядывает за происходящим группа австрийских полицейских.
Гитлер с букетом цветов в руках выходит из машины и входит на кладбище.
Уставший Шрек откидывается на спинку сиденья и тут же засыпает. Гоффман и Шауб также не выходят из машины.
На кладбище пустынно. Гитлер в полном одиночестве подходит к свежей могиле, где похоронена Гели, над могилой – временный деревянный крест. Вокруг – шикарные фамильные склепы. Гитлер присоединят свой букет к прочим цветам, возложенным к могиле.
Стоит несколько минут, погруженный в раздумье. Собирается уходить – и видит невдалеке священника, Йоганна Панта, наблюдающего за ним.
Гитлер подходит, здоровается низким вежливым поклоном. Священник осеняет его крестным знамением. Затем говорит:
– Так уж случайно получилось, сын мой, что именно я оказался теперь настоятелем этого кладбища.
– Да, мне сообщили об этом, – говорит Гитлер.
– Это повлияло на твое решение похоронить племянницу здесь?
Гитлер (довольно с вызовом):
– Вы же знаете, что это решали другие!
Пауза.
Священник:
– Давно мы не виделись.
Гитлер:
– Да, уже почти двадцать лет.
Священник:
– Ты был в Вене в двадцатом году, но ко мне не зашел.
Гитлер молчит.
Священник:
– Давно ли ты был на исповеди?
– Не был с тех пор, как мы с вами не видались! Да и в чем мне исповедываться? – Гитлер криво усмехается.
На этот раз молчит священник.
Гитлер круто поворачивается и уходит.
Священник крестит его вослед.
10 октября 1931 года, Берлин. Кабинет рейхспрезидента фельдмаршала Пауля фон Гинденбурга.
За столом двое напротив друг друга: Гинденбург (84 года) и Гитлер. Гитлер напряженно вглядывается в непроницаемое лицо рейхспрезидента.
Гинденбург завершает паузу:
– Ну ладно, благодарю за ваш визит, всего хорошего!
Гитлер встает, его лицо растерянно. Пытается как-то попрощаться, но Гинденбург даже не приподнимается и не подает руки. Гитлер отвешивает неловкий поклон, поворачивается и уходит, споткнувшись на выходе об край ковра и потеряв из-за этого равновесие. Дверь за ним закрывается.
Гинденбург тяжело смотрит ему вослед, затем сам с трудом набирает номер и говорит в трубку:
– И не присылайте ко мне больше этого богемского ефрейтора! Что вы вообще в нем нашли, фон Папен?
Слушает ответ. Говорит с иронией:
– Ах не богемский, а австрийский! Ну, это – совсем другое дело!
Завершает решительно:
– Но и при этом я едва ли переменю свое мнение о нем!
Вешает трубку.
Через несколько дней. Гитлер в своем кабинете в Мюнхене. Сидит в полной прострации с отрешенным выражением лица.