В тот момент, господин коммандан, они все отчего-то представились мне детьми, а ведь я далеко не самый старший из них. Мальчишки в испачканной военной форме и помятых касках на затерянном и вспаханном Войной поле…
Огюстен не прерывал капитана, напротив, в некоторой степени, он был заворожен монологом Мишо. Когда капитан замолчал, Лануа уже полностью и твердо осознавал, что должен хотя бы попытаться спасти жизнь этого неуместного человека. Пришла очередь коммандана с сожалением смотреть на пустую винную бутылку. «Так, факт неподчинения на лицо, но ведь это лишь одно из обвинений…»
– Вы действительно оскорбили полковника Бореля и маршала Фоша?
– Да. Осознав, что нас хотят отправить на смерть, когда мы уже победили, я вновь потерял контроль и действительно нелицеприятно высказался об этих господах.
– Вы не могли бы описать использованные вами выражения?
– Простите, не помню, я же сказал, что потерял контроль… Господин коммандан, а это вам зачем?
– В рапорте полковника Бореля ваши слова приведены почти дословно и мне важно знать, не прибавил ли полковник чего-то, чего на самом деле не было вами сказано, поэтому постарайтесь все же вспомнить.
– Припоминаю, что послал полковника и всех, кто отдал приказ в задницу, а вот было ли что-то еще?.. Не помню.
– Ясно. Что было дальше?
– Я приказал солдатам занять свои позиции. Они оцепенели, так что мне даже пришлось дать свисток, которым я обычно поднимал их в атаку, чтобы привести в чувство. Когда солдаты разошлись, я отвел курьера в сторону.
Я уже пришел в себя и решил написать полковнику Борелю записку, где сообщил, что отказываюсь выполнять его приказ, так как Война закончена, а жертвовать людьми просто так я не собираюсь. Так же я сообщил, что готов к любым санкциям, которые он пожелает на меня наложить, вплоть до расстрела и, что ответственность за все лежит только на мне.
Курьер порывался отправиться в штаб полка сразу, как я сказал, что отказываюсь выполнять приказ, но я навел на него пистолет и отпустил, только когда было уже одиннадцать часов и перемирие вступило в силу.
«Не о какой записке ни в рапорте, ни в разговоре со мной полковник не упоминал…» В словах капитана была еще одна очевидная нестыковка, но Огюстен дал Мишо шанс ее оправдать:
– То есть вы одновременно писали записку для полковника Бореля и держали на мушке курьера?
Как и ожидал Лануа, капитан отказался выдать сообщника:
– Да, именно так, господин коммандан. Как я уже сказал, ответственность за все лежит только на мне.
– И часы, чтобы понять, что уже одиннадцать, вы, очевидно, одолжили у лейтенанта Феро?
– Да.
Догадка Лануа оказалась верна. «С лейтенантом Феро необходимо поговорить прежде всех остальных…»
– Понятно. Вы дождались одиннадцати и отпустили курьера в штаб полка со своей запиской?
– Да.
– Имя курьера?
– Сержант Фабьен. Надеюсь, вы не собираетесь ни в чем его обвинить. Он хороший парень, все делал правильно…
– Что было после этого?
– Туман держался долго, но в итоге все же рассеялся, хотя погода все равно была паршивая. Несмотря на это, мы видели, как боши покинули свою позицию. Мне показалось, что их было чуть больше десятка, может быть человек двенадцать. Еще через час после того, как они ушли, там появилась похоронная команда, которая забрала трупы их солдат.
Вскоре после этого приехал полковник Борель и арестовал меня. С тех пор я здесь.
Допрос был закончен. Огюстен с трудом поднялся и бросил последний взгляд на капитана. Коммандан хотел успокоить Мишо, вселить в него надежду на спасение, но не видел для этого ни малейшей правдивой возможности, а врать он не хотел. Слова, которые произнес Лануа, не были успокоительны и обнадеживающи, зато они были правдивы:
– Я сделаю все, что смогу. До свидания, капитан Мишо.
– До свидания, господин коммандан.
Мишо так и остался наполовину погруженным в тень.
***
– Как вы полагаете, господа, неужели снова будет война с Германией?
Четверо солдат, энергично хлебавших наваристую крестьянскую похлебку, как по команде, перестали есть и обернули лица в сторону пятого. Капрал Жюль-Андре Пежо не обратил на этот жест внимания – он был занят поиском подходящих слов для ответа. Приказа командования запрещавшего говорить гражданским о причинах всеобщей мобилизации не было, впрочем, приказа сеять панику среди населения тоже. Самой же большой проблемой было то, что Пежо и сам не знал, будет ли война или в последний момент благоразумие возобладает и политикам удастся найти компромисс. Так или иначе, молчание капрала становилось невежливым по отношению к пустившему Пежо с его отрядом на постой господину Дюкуру.