– Это означает, что к утру силы второй роты были на исходе, она понесла тяжелейшие потери и была не в состоянии выполнить приказ атаковать.
– Кто сказал, что она была не в состоянии? Капитан Мишо?
– А вы знаете, сколько людей оставалось в строю во второй роте к утру одиннадцатого, господин полковник?
– Знаю, Лануа, не сомневайтесь. В строю было сорок три человека, трое из них офицеры. У них не было недостатка в оружии и боеприпасах. Черт, да я даже носки им завез вечером!
Полковник начинал распыляться, но у Лануа было еще много вопросов:
– Я правильно вас понял, господин полковник – вы считаете, что рота могла выполнить ваш приказ, несмотря на то, что в строю оставалось меньше половины личного состава и почти все они были ранены?
– Да, я так считаю! Несмотря на утреннее малодушие Мишо, я точно знаю, что они не отсиживались всю ночь в окопах – они атаковали. Атаковали непрестанно и смогли нанести противнику серьезный урон. Да, их осталось чуть больше сорока, но ведь и бошей осталось совсем немного! Девятый штурм должен был все закончить и не закончил лишь из-за того, что капитан Мишо струсил. Еще раз, Лануа: не его люди, на пятерых из которых я уже подписал запрос о поощрении и награждении, а именно он!
– Поэтому вы и просите для него расстрел…
В словах Огюстена не было и тени вопросительной интонации, но полковник воспринял их как вопрос:
– Да, поэтому, несмотря на то, что приказ не выполнила вся рота, расстрел я требую… Требую, Лануа! только для него! Нужно отдать Мишо должное – он взял всю вину на себя и действительно спас своих людей, именно поэтому я не требую в рапорте лишить его офицерского звания и всех наград.
– А вы считаете, что он запятнал честь офицера?
– Черт возьми, Лануа, да, считаю! С каких пор неподчинение прямому приказу стало согласоваться с понятием офицерской чести?!
В голову Огюстена пришла идея, которая, несмотря на свою простоту, тем не менее, вполне могла сработать:
– Тогда почему обязательно расстрел, господин полковник? Я полностью согласен с вами в том смысле, что Мишо больше не должен быть офицером, так разжалуйте его!
Если Борель согласится, военная пенсия Мишо сократиться с офицерской до рядовой, но он будет жить, а учитывая, что руки и ноги у капитана на месте, работу он найти сможет. «Возможно, Мишо лишат медалей, но опять же Медаль за ранение останется при нем – это тоже пенсия…» – все расчеты Лануа рассыпались прахом, когда полковник заговорил:
– Вы знаете, что такое децимация, Лануа?
– Децима – это десять по латыни, а что означает сам термин, не могу сказать.
– Уже хорошо, коммандан, что вы умеете считать на латыни хотя бы до десяти. Децимация – это наказание, которое применялось в Древнем Риме по отношению к воинскому подразделению, которое потеряло знамя, бежало с поля боя, не выполнило приказ.
Полковник сделал нажим на последние два слова.
– Всех выживших в бою солдат этого подразделения делили на десятки независимо от выслуги лет и звания, а после этого заставляли тянуть жребий и одного из десятка казнили. Римская армия была практически непобедима на протяжении веков и выделялась строжайшей дисциплиной.
«Это я – страшный человек?!»
– Но мы ведь не в Древнем Риме, господин полковник!
– Конечно, мы не в Древнем Риме, коммандан! Рим не позволил бы германским варварам с востока смять себя, не позволил бы им четыре года сидеть на своей земле, не начал бы Войну разукрашенным как попугай в святой уверенности, что все закончится через пару месяцев!..
– В итоге он все это себе позволил и пал под натиском тех самых германских варваров, господин полковник.
– В том числе потому, что отказался от практики децимации, утратил свой боевой дух, а вместе с ним непобедимость! Хотя, в одном вы правы, Лануа – мы не в Древнем Риме. Поэтому я и не призываю расстрелять каждого десятого солдата второй роты, но того кто виноват в разложении дисциплины наказать нужно и наказать нужно смертью.
– Даже не смотря на то, что Война закончена?!
Огюстен не уследил за своим самообладанием и едва не сорвался на крик, а вот полковник, казалось, успокоился и говорил ровно:
– А Война не закончена, коммандан. Подписано перемирие – перемирие, а не мир. Солдаты могут себе позволить иллюзию, что мы уже победили, а вот для офицеров это непозволительно. Кроме того, Лануа, мы так давно воюем с бошами, что между нами вообще не может быть мира, лишь перемирие. Неделя, месяц, год, десятилетия или века, но рано или поздно мы снова с ними столкнемся, и армия должна быть к этому готова.
– Поэтому здесь и сейчас вы хотите расстрелять человека?