– Мишо действительно впал в истерику после того, как не смог застрелиться?
– Я бы не сказал, что Анри истерил, скорее, ненадолго потерял контроль. Хотя это было ему совершенно не свойственно, и я испугался, что он начнет делать глупости. К сожалению, я оказался прав…
– То есть вы считаете, что Анри совершил глупый поступок?
Лануа не заметил, как назвал капитана Мишо по имени.
– Разумеется, господин коммандан.
– Что вы имеете в виду, Феро?
– Анри попытался застрелиться – я могу это понять. К счастью я успел ему помешать. Я привел его в чувство, но когда курьер передал приказ Фош… маршала Фоша, Анри снова потерял контроль и высказал все, что думает о маршале Фоше и его приказе, равно как и обо всех маршалах и приказах. Это я тоже понимаю, хотя некоторые выражения стали для меня настоящим открытием, а некоторые я даже не смог понять. Анри бретонец13, наверное, говорил по-своему. Так или иначе, самого маршала Фоша в нашей траншее не было и он не смог оценить старания Анри, а мы бы никому не рассказали о том, что наш капитан ненадолго потерял контроль. Тем более что у многих в головах, да и на языке тоже вертелись не самые добрые слова в адрес командования. То, что он отказался исполнить приказ… я изложил вам мои соображения по этому поводу. Но зачем же он решил написать полковнику? Зачем так явно выставил свое неподчинение?
На этот вопрос коммандан знал ответ:
– Потому, что считал это единственно правильным.
– И кому легче от его расчетов?! Он ничего никому этим не доказал, а себя подставил! Еще и мне груз на душу положил…
– Тогда почему вы помогли ему?
Феро поднял на Огюстена лицо, на котором застыла злоба, смешанная с печалью и, даже, некоторым отчаянием:
– Потому, что он попросил об этом. Он подошел, положил руку мне на плечо и сказал: «Габриель, ты всегда был хорошим другом, хорошим товарищем. Помоги мне в последний раз. Можешь ненавидеть меня. Но только в этот момент, сейчас, будь на моей стороне…» У меня эти слова до конца жизни на сердце выжжены, господин коммандан.
– И вы согласились.
– Да, согласился.
– Вас кто-нибудь видел?
– Да, Фламель, когда приходил сообщить, что Сан-Стефан и Д’Юбер преставились, но вопросов он задавать не стал…
– Во сколько это было?
– Не знаю точно, около половины одиннадцатого…
Уже в четвертый раз за время разговора Феро с каким-то надрывом и даже озлоблением произносил имя лейтенанта Д’Юбера. Это не имело прямого отношения к делу, но Огюстен уступил своему немного бесцеремонному любопытству:
– Феро, вы будто злы на лейтенанта Д’Юбера?
Лейтенант в очередной раз провел пальцами по усам.
– Зол? Да, пожалуй, вы правы, господин коммандан, я зол на Армана. Невыносимый сукин сын даже умер раньше меня, как будто на зло! Теперь я никогда не смогу доказать ему, что он был не прав.
– В чем не прав?
– Да во всем, господин коммандан! У нас с Арманом были совершенно различные взгляды на все составляющие жизни кроме чувства долга, верности и еще, быть может, кулинарии. В старые времена не обошлось бы без дуэли. Вечно чистенький, вежливый, спокойный, как и Анри. Только с Анри черта с два поспоришь – он взглянет так, что сразу станет ясна бесперспективность затеи в чем-то его убедить. А Арман сам в спор лез все время.
Этот наивный дурак полагал, представьте только, господин коммандан, что эта Война или, как он ее называл «Война войн» должна стать последней в истории. Он говорил, что люди, насмотревшись содеянного, поймут, что война худший способ решения дипломатических проблем и в будущем будут избегать ее, как огня. Арман всерьез утверждал, что в сердце солдата, кем бы он ни был, родится страстное желание мира, которое должно уберечь его от насилия.
Я вот заглядываю в свое сердце, господин коммандан, и не нахожу там «страстного желания мира». Только Марсельезу, окопную грязь и желание продолжать.
Причем, ладно бы он просто болтуном был, так нет же – под Артуа Арман пулю за меня получил. Собой меня закрыл, господин коммандан, а ведь за полчаса до этого мы до хрипоты шептали друг на друга… Я должен был подставить свою грудь под тот штык – не успел.
Вы знаете, господин коммандан, у меня нет дома кроме французской армии, нет жены кроме Марианны14, нет детей кроме моих солдат и нет друзей кроме Мишо и Д’Юбера. Один из них уже успокоился под слоем промерзшей земли, а второго на днях расстреляют. Я положил на алтарь победы в Войне войн все, что у меня было, но не чувствую сладость этой победы. Арман был прав в том, что эта Война уникальна – даже победа в ней на вкус как плесневелая трофейная галета…
13
Бретонцы – кельтский народ, первоначально проживавший на полуострове Бретань на северо-западе Франции. Ныне расселился по всему Французскому миру, но, тем не менее, в значительной степени сохранил национальное самосознание и язык.
14
Марианна – символ Французской республики. Изображается молодой женщиной во фригийском колпаке. Изображения Марианны можно увидеть на французских почтовых марках, ее профиль размещался на реверсе французских сантимов и франков. Во времена войн, которые вела Франция, Марианна была центральным персонажем большинства пропагандистских плакатов.