– Пустите меня, Бодлер!
– Не стоит вам этого видеть, господин коммандан.
– Черт возьми, выполнять!
Доктор помог Лануа встать и отошел в сторону, пропуская его внутрь. Ноги не слушались Огюстена, а каждый шаг давался ему с таким трудом, будто он только лишь учился ходить.
Коммандан вошел в дом, прошел в дальнюю комнату, в которой суетились над какой-то темной грудой два санитара.
– Выйдите.
– Господин коммандан…
– Выйдите, я сказал!
Когда санитары вышли, Огюстен оглядел комнату – со вчерашнего дня ничего не изменилось. Лишь появилось нечто бесформенное, в чем Лануа отчаянно не хотел признавать тело капитана Мишо. Он подошел к этому бесформенному и встал на колени, потому что боль не позволила бы ему надолго наклониться или сесть на корточки.
В правой руке капитана все еще был зажат револьвер, а остекленевший взгляд был направлен в потолок. Мишо сработал наверняка – выстрел был не в голову, а в самое сердце.
– Что же ты мне соврал?
Лануа задал этот вопрос вслух, но не услышал своего голоса. Он протянул руку и закрыл глаза капитана. С бледного лица Мишо наконец-то сошло сердитое выражение. Огюстен смотрел на него минуту, а затем еще одну. Наконец он отвел взгляд и часто заморгал – в эти две минуты он совсем забыл, что глаза не должны оставаться сухими.
«Нужно работать… Давай! Нужно работать несмотря ни на что!..» Лануа постарался оценить обстановку и не нашел никаких следов борьбы. Коммандан внимательно осмотрел одежду вокруг раны и нашел следы горения, а значит, выстрел был произведен в упор. Само положение тела капитана тоже говорило, что он действительно сделал все сам. Огюстен аккуратно взял револьвер из окоченевшей руки Мишо и откинул барабан. Как он и ожидал, барабан был пуст, если не считать одной единственной гильзы. Теперь оставался только один вопрос.
Огюстен знал ответ на этот вопрос и это знание, смешавшись с разочарованием и болью, разбудило в нем гнев. Лануа с трудом встал, сделал большой глоток вина из полупустой бутыли, стоявшей на столе и, не оглядываясь, вышел из комнаты, оставив капитана в полном одиночестве.
– Вы старший караула, сержант?
Юного Белльона сменил высоченный широкоплечий сержант с подбородком похожим на молот. Пусть Лануа пришлось задирать голову, чтобы смотреть сержанту в лицо, тон, которым он задал вопрос, вызвал в глазах здоровяка настоящий ужас.
– Да, господин коммандан.
– Ваше имя?
– Сержант Перрен, господин коммандан.
– Сержант Перрен, я спрошу только один раз, и если ваш ответ мне не понравится, вас привлекут к ответственности за дачу ложных показаний офицеру Жандармерии. Перрен, полковник Борель сегодня посещал арестанта?
Вопреки ожиданиям Огюстена сержант ответил сразу и даже с некоторым облегчением:
– Да, господин коммандан, посещал. Он ушел где-то за полчаса до того, как капитан Мишо… застрелился. Более того, господин полковник знал, что вы будете спрашивать о нем, и приказал передать вам его приглашение на ужин.
Огюстена разрывало изнутри от злости. Он развернулся и захромал в том направлении, где был штаб полка. Доктор Бодлер попытался встать на пути у Лануа, но увидев его предупреждающий взгляд, благоразумно отошел в сторону, лишь спросив:
– А что именно вы намерены сделать, господин коммандан?
– Понизить себя в звании.
***
Гнев Огюстена намазался тонким слоем на неблизкую и болезненную дорогу в штаб, но полностью не исчез. Где-то в глубине души он понимал, что уже ничего не изменит и угрожать полковнику глупо, бессмысленно, а самое главное – нечем. Все теперь было бессмысленно, поэтому Лануа сделал единственное, в чем мог найти смысл всегда – он помолился.
– Вы убили его, полковник Борель.
Полковник был в своем кабинете и чистил трубку. Огюстен не смог отказать себе в желании разозлить Бореля, чем бы это для него не кончилось. К разочарованию Лануа полковник ответил абсолютно спокойным голосом:
– Нет, коммандан, капитан Мишо убил себя сам.
– Вы дали ему револьвер!
– Да, Лануа, я дал офицеру его табельное оружие. Садитесь, а то упадете…
Огюстен вынужден был согласиться на предложение полковника. Когда коммандан сел, Борель продолжил:
– В прошлую нашу беседу вам удалось убедить меня, что расстрел это немного чересчур. Капитан Мишо был отличным солдатом и не заслужил, чтобы его запомнили как труса, даже не смотря на его малодушие. Поэтому сегодня мы с капитаном побеседовали, и я предложил ему следующий вариант: он делает то, что должно офицеру, допустившему непростительную ошибку, а я отзываю свой рапорт, спускаю историю на тормозах и позволяю Мишо сохранить звание и репутацию. Более того, я лично буду ходатайствовать, чтобы его сестра получала пенсию по потере кормильца – Мишо сказал, что у нее нет семьи кроме него, и принял мое предложение только при этом условии. Так что ваша работа выполнена, Лануа.