— Как скоро он собирался прибыть?
— Через две недели.
— Значит, д'Аво будет здесь с минуты на минуту! — воскликнул Россиньоль.
— Посмотрите на этот корабль. — Элиза указала на французское военное судно. — Оно обошло мол тогда же, когда вы показались в конце улицы.
— В таком случае д'Аво только что прибыл, — сказал Россиньоль. — Итак, у меня мало времени. Пожалуйста, объясните вкратце, как вы попали в этот дом, если, по собственным словам, не имели права покинуть корабль.
— Я так и так жила в одной из кают — не было смысла её покидать. Жан Бар велел поставить шхуну там, где ты её сейчас видишь, — дабы уберечь меня от распущенных французских моряков и одновременно проследить, чтобы я не сбежала. Он отправил на камбуз нескольких женщин, собранных по кабакам и борделям, — кипятить воду и всё такое. За две недели я успела понять, кто из них годится в служанки, а кто — нет. Тех, кто не годился, я уволила. Лучше всех оказалась Николь, которую ты видел минуту назад. И ещё я послала в Гаагу за моей фрейлиной Бригиттой. Из Версаля начали приходить письма.
— Знаю.
— Поскольку ты их уже читал, не стану пересказывать содержание. Может быть, ты помнишь письмо маркизы д'Озуар с предложением — нет, настоятельным требованием — поселиться здесь, в её дюнкеркской резиденции.
— Пожалуйста, напомните мне, что связывает вас с д'Озуарами?
— До того, как получить дворянство, я нуждалась в каком-то предлоге, чтобы попасть в Версаль. Д'Аво, которому принадлежала вся эта затея, устроил меня гувернанткой к дочери д'Озуаров. Я вместе с ними ездила из Версаля в Дюнкерк и обратно, что позволяло мне путешествовать в Голландию, когда того требовали дела.
— Немного смахивает на фарс.
— Разумеется. И д'Озуары это знали. Однако я была добра к их дочери, и между нами возникло некое подобие дружбы. Потому я и переехала в их дом.
— Другие слуги?
— Бригитта привезла с собой ещё одну доверенную служанку.
— Я видел мужчин.
— Чтобы меня «охранять», Жан Бар выделил двух матросов, которые уже староваты, чтобы идти на абордаж.
— Да, в них угадывается что-то такое… Позвольте задать нескромный вопрос: как вы платите слугам, если, по собственным уверениям, остались без гроша?
— Вопрос разумен. Ответ в моём статусе графини и услуге, которую я оказала французской казне. По этой причине лейтенант Жан Бар охотно раскрыл кошель и ссудил меня деньгами.
— Ясно. Поведение неподобающее, но у вас, очевидно, не было иного выхода. Постараемся отчасти исправить дело. Теперь, чтобы помочь вам, я должен разобраться ещё в одном. Что за письма из Ирландии?
— Покуда я жила на корабле, меня начала нагонять моя почта, в том числе зашитый в парусину пакет из Белфаста — корреспонденция, украденная из письменного стола графа д'Аво в Дублине. Многие письма и документы содержат государственные тайны.
— И вы, зная, что д'Аво едет сюда с намерением обвинить вас в шпионаже, оставили письма у себя в качестве предмета для торга.
— Совершенно верно.
— Отлично. Есть здесь место, где я мог бы разложить их и проглядеть?
И тут, хотя Элиза никогда бы в этом не созналась, её пронзила внезапная нежность к Россиньолю. В мире, где столько мужчин мечтают ею овладеть, нашёлся человек, который, имея такую возможность, предпочёл большую стопку краденых писем.
— Попроси Бригитту — это рослая голландка — проводить тебя в библиотеку. Я буду посматривать на гавань. Полагаю, что вон в той шлюпке, которая сейчас огибает пирс, может быть д'Аво.
— Направляется сюда?
— К флагману лейтенанта Бара.
— Отлично. Мне нужно хоть немного времени.
Элиза поднялась на верхний этаж, где на треноге перед окном стояла подзорная труба, и стала наблюдать, как лейтенант Бар принимает д'Аво в каюте флагмана. Каюта тянулась вдоль всей кормы, и ряд её окон закручивался вокруг юта как огромный золотой свиток, образуя два эркера, из которых Жан Бар мог смотреть вперёд вдоль правого и левого борта. Небо было чистое, и в окна светило послеполуденное солнце.
Встреча происходила следующим образом: во-первых, церемонные приветствия и обмен любезностями. Во-вторых, мгновенная заминка из-за того, как расположиться. (После недавнего подвига Жан Бар до сих пор не мог сидеть, не испытывая всех мук ада, и д'Аво со всегдашней учтивостью отказывался сесть в кресло.) В-третьих, долгий и (Элиза не сомневалась) увлекательный рассказ Бара, сопровождаемый обильной жестикуляцией. В позе д'Аво начало сказываться растущее нетерпение. В-четвёртых, расспросы со стороны д'Аво, вынудившие Бара достать гроссбух и отметить несколько пунктов (надо думать, перечень кошелей, драгоценностей и прочего отнятого у Элизы добра). В-пятых, д'Аво резко выпрямился, побагровел и несколько минут энергично двигал челюстью; Бар сперва вздрогнул, затем на мгновение немного обмяк, но тут же вновь подобрался и застыл в позе оскорблённого достоинства. В-шестых, оба подошли к окну и посмотрели на Элизу (во всяком случае, так ей казалось в подзорную трубу; на самом деле, разумеется, видеть они её не могли). В-седьмых, призвали адъютантов и надели шляпы. Для Элизы это был знак собрать свою немногочисленную женскую прислугу и начать туалет. Она позаимствовала платье из гардероба маркизы д'Озуар — прошлогоднее, однако графу, пробывшему весь этот год в Дублине, оно должно было показаться новым. Лишнюю ширину прихватили сзади при помощи булавок и нескольких быстрых стежков, которые, скорее всего, продержатся, если не вставать с кресла. А вставать ради д'Аво Элиза не собиралась. Она села в большом салоне и шёпотом посовещалась с Бонавантюром Россиньолем. Бар и д'Аво добрались с флагмана за несколько минут и теперь ждали в соседней комнате — настолько близко, что можно было отчетливо слышать, как расхаживает из угла в угол Бар и шмыгает носом простудившийся в морском путешествии д'Аво.