— Рад знакомству! — воскликнул Бар, по всей видимости, искренне, и выпустил руки Россиньоля. Оба тут же отпрянули назад, но на оружие больше не косились.
— Теперь будем ждать, да? — сказал лейтенант. — Вы — её, я — графа. Вам повезло больше.
— Если вас это подбодрит, то граф вряд ли надолго задержится в Дюнкерке.
— Здорово, наверное, столько всего знать, — заметил Бар, показывая, что наслышан о Россиньоле.
— Боюсь, многие сведения очень скучны.
— Зато какую власть даёт знание! Возьмите эту картину. — Бар короткопалой пятернёй ткнул в пейзаж, который якобы разглядывал минуту назад: вид из сельского сада на церковь, деревушку и пологие холмы. На переднем плане дети играли с собакой. — Кто они? Как очутились там? — Он указал на другой пейзаж, запечатлевший мрачную гористую местность. — И какое отношение имеют к д'Озуарам все эти осады и битвы?
Не считая нескольких пасторальных пейзажей, картины тяготели к изображению кровопролитий, мученической смерти на ниве как светской, так и духовной, и тщательно спланированных сражений.
— Простите, лейтенант, но, учитывая значение маркиза д'Озуара для флота, вам странно не знать историю его семьи.
— Ах, мсье, дело в том, что вы — придворный, а я — моряк. Впрочем, графиня де ля Зёр посоветовала мне уделять больше внимания подобным вопросам, если я хочу подняться выше лейтенантского чина.
— Раз уж мы оба вынуждены здесь прохлаждаться в ожидании, когда до нас снизойдут, — сказал Россиньоль, — давайте я постараюсь ей угодить и поведаю, что связывает эти картины, медальоны и бюсты.
— Буду весьма признателен, мсье!
— Не стоит благодарности. Итак: даже если вы и впрямь далеки от света, вам наверняка известно, что маркиз д'Озуар — побочный сын герцога д'Аркашона.
— Это никогда не было тайной, — признал Бар.
— Поскольку маркиз не мог унаследовать имя и состояние отца, методом исключения выводим, что все картины и прочее из семьи…
— Маркизы д'Озуар! — закончил Бар. — И вот здесь-то я уже нуждаюсь в наставлениях, потому как ничего не знаю о её предках.
— Два семейства, очень разные, слившиеся в одно.
— А! Первое, как я догадываюсь, обитало на севере, — сказал Бар, указывая на сельский пейзаж.
— Де Крепи. Мелкопоместные дворяне. Не особо заметные, но плодовитые.
— Коли так, второе семейство, надо думать, обитало в Альпах. — Бар повернулся к более мрачному пейзажу.
— Де Жексы. Бедный иссякающий род. Несгибаемые католики, обитающие в окрестностях Женевы, где преобладают гугеноты.
— И впрямь весьма несхожие семейства. Как они слились?
— Род де Крепи был связан — сперва соседством, затем вассальной верностью, а там и узами брака — с графами де Гизами, — пояснил Россиньоль.
— Э… мне смутно помнится, что де Гизы были очень влиятельны и что-то не поделили с Бурбонами, но если бы вы освежили мою память, мсье…
— С удовольствием, лейтенант. Полтора столетия назад граф де Гиз так отличился в бою, что король пожаловал его герцогством. Среди адъютантов, пажей, любовниц, соратников и прихлебателей де Гиза было довольно много де Крепи. Некоторые из них почувствовали вкус к приключениям и начали строить честолюбивые планы, выходящие за пределы родной деревеньки. Они, так сказать, привязали себя к мачте дома де Гизов, и поначалу события вроде бы подтверждали правильность их выбора. До тех пор, пока — сто один год назад — Генриха де Гиза и его брата Людовика, кардинала Лотарингского, не умертвили по приказанию короля. Ибо они забрали больше власти, чем сам король.
Оба помолчали, разглядывая следующее полотно с изображением кровавой сцены.
— Как это случилось, мсье? Как мог конкурирующий род приобрести столь непомерную власть?
— Сейчас, когда король силён, в такое верится с трудом. Возможно, вы лучше поймёте, как все произошло, если узнаете, что большая часть ненавистной королю мощи заключалась в Католической лиге. Она создавалась в противовес реформации в городах, где дворяне и духовенство, оказавшись в окружении гугенотов, решили объединиться для борьбы с ересью.
— И тут в историю вступает семейство де Жексов, да?
— Вы правы. Де Жексы были как раз из тех, кто тогда создавал местные отделения Католической лиги. Дом Гизов сплотил разрозненные группы в общенациональное движение. После убийства Генриха и Людовика де Гизов обезглавленная лига восстала против короля. Вскоре и тот пал от руки убийцы; на долгие годы в стране воцарился хаос. Новый король, гугенот Генрих IV, перешёл в католичество и восстановил порядок, по большей части к выгоде гугенотов. По крайней мере так казалось многим рьяным католикам, в частности, тому, что убил Генриха в 1610-м. За это время звезда де Крепи закатилась. Одни погибли, другие вернулись в родную глухомань, третьи бежали за границу. Некоторых забросило в ту часть Франции, которая граничит с Женевским озером. Лучше — а может быть, хуже места, чтобы сражаться за католическую веру, тогда было не сыскать. Де Крепи обосновались на берегу озера прямо напротив Женевы. Она виделась им муравейником, из которого гугеноты расползаются на проповедь по всем французским приходам. Соответственно, католики в тех краях были фанатичнее, чем где-либо ещё, — первыми начали создавать отделения Католической лиги, первыми присягнули на верность де Гизам и, после их убийства, с наибольшим жаром взялись за оружие. Короля убили не они, но лишь потому, что не сумели его разыскать. Предводитель местной знати, некий Луи де Жекс, сколотил весьма воинственную клику из тех, кого превратности судьбы забросили в тот отдалённый край.