— Разумеется, письмо-то моё. — Просто ответила Селен, отодвинув бокал вина и потянувшись за кувшином с водой. — Сургуч у тебя есть?
Герцог протянул руку, у подсвечника всё это время лежал небольшой вытянутый кусочек красного сургуча. В полумраке его было трудно заметить. Продемонстрировав печать и сургуч, Бастьен сгрёб их в руку и сжал кулак.
— Расскажи мне всё!
— Что? — Селен, кажется, вовсе потерялась в мыслях.
— Расскажи мне всё, что произошло с тобой в столице Империи. Расскажешь и потом поставишь печать.
Шантаж? Предложение женитьбы? Этот человек, вероятно, сошел с ума. Но и она не свята. И если он хочет, чтобы Селен рассказала, она расскажет. И, возможно, узнав все подробности, Бастьен передумает жениться и встречать её в принципе. Самое главное, пусть поставит печать, а дальше она разберётся. И Селен начала говорить. Голос звучал ровно, она почти не меняла его интонацию, ни на одном моменте. Для неё это было прекрасным прошлым, но вскоре оно померкнет, как померкло детство и юность, в стенах гарема. Селен рассказала всё, как её прятали в трюмах и каютах кораблей, как ее чуть не продали в Египте, как Сафие привела её во дворец. Как замирало сердце в ожидании встречи с Султаном, про попытки побега. Как Селен не смогла спасти подругу, как украла печать, как передала в руки Повелителя его собственную сестру. И то, как в тайне даже от самой себя, завидовала Кёсем. Как она шантажировала Халиме, как подожгла ковёр в комнате Фатьмы и как вытолкала в коридор Джихангира, закрыв за собой двери. И как солгала всем, пожертвовав всеми деньгами и титулами, что оставались у вдов, дабы дать дочери лучшую жизнь. Она сказала, что вернулась ради свободы, ради куда более крупных сумм, и если Бастьен даст её дочери своё имя и титул, Селен выйдет за него.
Лицо герцога изменилось, он смотрел куда-то в пустоту, словно сквозь Селен. Хмурый, тёмный и опустошенный взгляд Бастьена никак её не трогал. После небольшой паузы, он разжал ладонь и бросил на стол печать. Молча дождался, пока Селен сложит лист бумаги и оставит на красных каплях сургуча оттиск герба. Потом он залпом допил вино в бокале, забрал печать и, встав из-за стола, устало махнул рукой.
— Тебя проводят.
— Бастьен, — осторожно позвала Селен, и он остановился прямо у лестницы, но не обернулся. — Спасибо.
Ответа не последовало. Селен выдохнула, забрала конверт и быстро покинула поместье. Им нужно было многое пережить и осознать, что жизнь, которую они на время покинули, ушла далеко вперёд. Но и Бастьен, и Селен всё ещё были в голове молодыми, ещё вчерашними суженными, но на деле седеющий раньше срока герцог и бывшая фрейлейна без гроша в кармане. На улице всё ещё накрапывал дождь, гроза ушла и эти капли — её последние остатки. К полуночи остались только лужи, а к утру и те высохли.
***
Солнце в этот день светило слишком ярко для этого времени года. Но лучи его были холодные, участившиеся грозы делали воздух влажным и прохладным. В пустой церкви, в которой эти самые лучи солнца создавали видимость священной благодати, пахло ладаном от утренней службы. Шаги епископа были почти не слышны, хотя передвигаться бесшумно по мраморным плитам довольно сложно. Он нашел Селен, стоящую на коленях напротив алтаря и держащей руки в молитвенном жесте. Глаза у неё были закрыты, но о присутствии епископа она знала, собственно, его и ждала. Письмо лежало прямо около её ног, на полу. Специально, чтобы не передавать из рук в руки, и чтобы никто не мог сказать, что это не случайность. Хотя кому говорить, в этой церкви они одни.
— Здесь молиться куда спокойнее, — заметил молодой Ришелье, — чем во дворце османов.
— Я не молилась во дворце, — открыв глаза, тихо ответила Селен. Их голоса и без того разносились эхом. — Последний раз я взывала к Господу на корабле с невольницами. До сего момента больше ни разу.
— Вижу письмо Вы всё-таки написали. — Епископ бросил взгляд на конверт, который венчала печать с летящей птицей, и снова сосредоточился на иконах. — Если у вас есть какие-то просьбы, мадемуазель Валерия, скажите.
Арман уже был в курсе всех ходивших вокруг загадочной Валерии слухов, в том числе о тех, что говорили о её преданности. А ещё отметил, что она его не поправила. Значит, теперь она не станет акцентировать внимание на своём… Честно сказать, Арман не мог назвать это замужеством. Даже в его подпорченном политикой сознании связь с Султаном не оформлялась в понятие «брак» или «семья». В любом случае желаемое он получил.
— Перед свадьбой я собираюсь придти к Вам на исповедь. — Селен взглянула на него снизу вверх. — Примете?