Сосуществование двух доминант было далеко не идиллическим. Целью православных идеологов было скорейшее «единовластие» – то есть утверждение христианских этических норм, однако искоренение языческой свободы и раскрепощенности (особенно ярко заметных в сексуальных отношениях) происходило отнюдь не столь легко и просто, как того бы хотелось инициаторам культурного броска из варварства в цивилизацию.
Едва ли не первой задачей в регуляции сексуального поведения древнерусской паствы было утверждение венчального брака вместо «поиманий» и «умыканий». Характерной чертой их на Руси с древнейших времен было согласование данного акта с похищаемой («с нею же кто съвещашеся…»)[22] – свидетельство проявления частных, индивидуальных интересов женщины в вопросе о выборе сексуального (брачного) партнера. Вопрос о сохранении этой «традиции» (права женщины «съвещаться») – сложнее. Как и в Западной Европе, где в сборниках исповедных вопросов (пенитенциалиях) IX века еще упоминаются казусы умыкания по согласованию с невестой[23], в российских епитимийных сборниках умыкание по согласованию встречается примерно до XIII века. В поздних церковных руководствах для священнослужителей такие сведения не столь часты. Впрочем, в одном из требников XV – начала XVI века, среди поучений священнослужителям, имелся запрет венчать жен, «въсхыщеных от нецих» и «восхотевших» «с въсхытившими брак творити» – косвенное свидетельство того, что заключение браков через похищение все еще оставалось «в поле зрения» духовных отцов[24]. Скорее всего, умыкание девушек с их согласия сохранилось как брачный ритуал прежде всего в среде «простецов», особенно в северных и зауральских землях, где в крестьянской среде, как доказали исследователи, и в XIX веке браки «убегом» были частым явлением[25]. Долговременность существования традиции похищения женщины с ее согласия – яркий пример живучести идеи заключения брачного союза на основании личной, в том числе сексуальной склонности и предпочтительности.
Как о том говорят тексты епитимийников (сборников исповедных вопросов с указанием величины и длительности церковного наказания, епитимьи), похищения и «умыкания» предпринимались не только с целью заключения брака и далеко не всегда заканчивались им. Не случайно похищение девушки приравнивалось и в Древней Руси, и позже к принуждению к вступлению в половой контакт, к «осилию», «осквернению»[26] и наказывалось как блуд. Термин этот был очень многозначен. В частности, его употребляли, говоря о сексуальных отношениях незамужней и неженатого и вообще о многих видах воспрещенных сексуальных действий («творить блуд созади», «творить блуд во сне», «блудить лицом к лицу»)[27]. С течением времени он прочно закрепился в нормативной лексике светских и церковных источников[28].
«Тайнопоиманье» и «умыканье» девушек зачастую совершалось отнюдь не втихую и не ночью (как, например, у кавказских народов), а на многолюдных весенне-летних празднествах, устраивавшихся в честь языческого бога «женитвы» Лада. Эти празднества – игрища содержали и в эпоху повсеместного распространения христианских аскетических запретов (XVI–XVII века), а тем более ранее, немало оргиастических элементов: «Егда бо придет самый тот праздник, мало не весь град возьмется в бубны и в сопели… И всякими неподобными играми сотонинскими плесканием и плесанием. Женам же и девкам – главам накивание и устам их неприязнен клич, всескверные песни, хрептом их вихляние, ногам их скакание и топтание. Тут же есть мужем и отроком великое падение на женское и девичье шатание. Тако же и женам мужатым беззаконное осквернение тут же…»[29],[30]
Посещение «игрищ» нередко заканчивалось для женщин внебрачными сексуальными контактами (которые резко осуждало духовенство и к которым было в целом толерантно общественное мнение)[31]. Для девушек же посещение публичных празднеств весьма часто приводило к «растлению девства». Последнее было особенно неприемлемо для ревнителей православной нравственности. При этом примерно с XV века появилось дифференцированное наказание для тех, кто во время празднества совершил «блуд осильем» (изнасиловал девушку), и тех, кто пошел на грешное дело по согласованию с партнершей («аще сама изволиша», «аще мигала с ким впадь в блуд»)[32]. В первом из двух случаев растлителю предлагали вступить с потерпевшей в брак («поять ю») и тем самым «смыть» позор с обесчещенной, которую именовали из‐за случившегося «убогой». В случае отказа – виновнику грозили отлучением или по крайней мере епитимьей —четырехлетним постом. Во втором случае духовные отцы рекомендовали ограничиться денежным штрафом в качестве моральной компенсации (правда, весьма значительным – третью имущества!)[33]. Разрабатывая систему наказаний для совершивших преступления против нравственности, авторы пенитенциарных кодексов выдвинули в XV–XVI веках особое наказание и для тех соблазнителей, которые добились согласия девушки на вступление в интимную связь «хытростью» – к коей ими относились «клятвы» и «обещани[я]» (вступить в законный брак). Примечательно, что обманувший девушку приравнивался составителями законов к убийце («Хытростию растливший – аще бо уморивший, убийца есть»): ему назначалось девять лет епитимьи[34].
22
Повесть Временных лет по Лаврентьевскому списку // Полное собрание русских летописей. Т. 1. Л.: Издательство АН СССР, 1926. C. 13.
23
Повесть временных лет / Под ред. В. П. Адриановой-Перетц. Ч. 1–2. М.; Л., 1950. С. 14;
24
Требник XV–XVI вв. // Коллекция рукописей Хиландарского монастыря (Греция), хранящихся в Архиве Государственного университета штата Огайо (Ohio State University. Archive. Collection of Hillandar Monaster (далее – HM). SMS. № 378. Л. 157 п.
25
27
См. подробнее:
28
Блудити кого-[либо], – объяснял И. И. Срезневский, «заводить его не туда», приводя примеры однокоренных слов «заблуждение», «заблудиться» (
30
В отличие от, например, классической Греции, где на общественные празднества и игры могли ходить лишь незамужние женщины, «мужатицы» на Руси вполне могли принимать участие в игрищах. Закон оговаривал это лишь согласием их мужей на это. За нарушение же мужниного запрета бывать на языческих празднествах, за тайные посещения женщиной игрищ ее супругу предоставлялось право развода с обманщицей. См.: Устав князя Ярослава Владимировича. XII в. // Памятники русского права. Вып. I. М., 1952. С. 271. Ст. 53 (3–6).
31
Выделение предумышленных преступных актов из группы преступлений типа dehonestatio mulieris совершилось не ранее конца XV века. До этого времени суровость наказания зависела только от социального ранга потерпевшей: «аже будет баба в золоте и мати – взяти 50 гривен», 5 гривен – «аже великих бояр дчи», 1 гривна за девушку из среды «меньших бояр». Социальное положение преступника при определении кары тоже поначалу в расчет не бралось. См.:
32
Требник XVI в. // HM. SMS. № 171. Л. 263 левая сторона (далее – л.); Требник XVI в. // HM. BNL. № 246. Л. 162 п.; Требник XV–XVI вв. // HM. SMS. № 378. Л. 148 п.
34
Русская историческая библиотека. Т. VI. СПб., 1908 (далее – РИБ. Т. VI.). С. 46, 924 и др.;