— Мы сами дрессировали его, — гордо заявила Агнесса. — Отец нашел его в лесу во время охоты, он тогда был не больше жеребца. Мы все тогда были маленькие, — Агнесса потрепала гриву дракона. — А потом мы все выросли, да, мой хороший?..
Адельгрейт тряхнул головой и попытался осмыслить все целиком: теперь на его попечении была девушка, первая девушка в этой магической школе за все века ее существования, а еще дракон. Большой, умеющий урчать дракон… Но Цитадель сама призвала их сюда, и даже ее глава не мог оспаривать ее решения. «Этот учебный год будет долгим», — подумал Адельгрейт. И не ошибся.
Рек и Агнесса. С каждым из них были свои проблемы.
Агнесса представляла собой проблему уже потому, что, не считая немногочисленной прислуги, которая избегала показываться на глаза, она была единственной девушкой в Цитадели. Исходя из этого, Агнесса считала, будто бы все вокруг существует для нее. Она была очень способной ученицей, но если предмет ей не нравился, ничто на свете не могло заставить ее изучать его. Она была вспыльчива и своенравна, и частенько стены Цитадели вздрагивали от ее крика: «А-ах, так?!.» Дальше могло следовать все, что угодно.
Агнесса могла не явиться на занятия, если ей казалось, что сегодня с утра она выглядит не достаточно хорошо. Маленький прыщик вовсе превращался в трагедию, а вместе с тем и в повод сварить зелье, чтобы все в Цитадели обзавелись точно такими же прыщами. Вместо этого получатся лохматые зеленые пятна, и к Агнессе в комнатку явится сам Адельгрейт, которого не минует эта участь, — но все это будет потом… Были, впрочем, и положительные качества. Агнесса часами находилась в виварии и оранжерее, она взвалила на себя почти всю работу по уходу за животными и растениями и теряла сон и покой, если что-то было не так.
Рек мало в чем походил на свою младшую сестру. Он был замкнутым, любил побродить, глубоко о чем-то задумавшись. Если Агнесса облюбовала оранжерею и виварий, Река можно было часто застать в обсерватории — наверху самой высокой башни Цитадели. Небо зачаровывало его.
Рек знал, что только нерадивость Агнессы в учебе позволяет ему быть немного впереди. У него хватало терпения часами разбираться в том, что он не понимал или в том, что ему не нравилось, и со временем он стал находить в этом удовольствие. Агнесса же обнаглела до того, что частенько списывала у своего брата не приготовленные вовремя домашние задания. Но поссорило их совсем не это.
Их поссорил человек. Так сложилось, что Рек сдружился с Реем, заботившимся о безопасности Цитадели. Рей был прозорливым, мудрым и добродушным человеком, он охотно общался с учениками Цитадели. Но некоторые тянулись к нему сильнее, чем остальные… И он их не отталкивал. Он без особого труда справлялся с ролью друга Река. Но когда единственная девушка среди учеников Цитадели попыталась навязать ему роль своего возлюбленного…
Никто, кроме Река и Агнессы, не может рассказать, что же тогда произошло, а они не расскажут. Есть, конечно, и сам Рей, но он знает не так уж и много. Он может сказать, что в тот вечер Агнесса чем-то сильно обидела Река, тот ответил ей, она убежала, а он подумал — и отправился за ней… Когда стемнело, Рей отправился искать их обоих. С трудом дойдя до побережья и оглядев его с высокого обрыва, он увидел их обоих далеко внизу. Они сидели рядом на давно остывшем песке, обнявшись так крепко, будто бы совсем недавно сама земля пошатнулась у них под ногами. Это была их первая и последняя ссора. И у обоих в тот вечер пробудились крылья.
С той поры минуло много лет. Из вздорной девчонки Агнесса превратилась в первую ведьму Цитадели, в искусстве магии она могла обойти многих учителей. Однажды она вошла в кабинет Адельгрейта, неожиданно серьезная и повзрослевшая, и заявила:
— Я ухожу из Цитадели.
Адельгерейт поднял голову и долго смотрел ей в глаза.
— Тебе есть, куда идти? — спросил он наконец.
Агнесса кивнула.
— Удачи.
И она ушла, чтобы больше никогда не вернуться в Цитадель. Так появилось Чернолесье. Оно было иным…
— Значит, его крылья все-таки пробудились? — услышал магистр сквозь дрему, в которую плавно перетекли его воспоминания. — Удивительно…
— Ничего удивительного, — ответил он, не открывая глаз. — Цитадель отметила его, иначе просто не могло быть, Кеннед.
— Рек, я думал, ты спишь! — молодой учитель, стоявший неподалеку и разговаривавший с коллегой, удивился, услышав за спиной его голос. Рек открыл глаза.
— Я не спал, просто задумался.
— Не знал, что ты храпишь, когда думаешь.
Магистр поморщился.
— Кеннед, имей снисхождение к старому больному человеку.
— К старому. Больному. Человеку… — Кеннед прыснул. — Рек, у тебя появилось чувство юмора! Интересно, к чему это? Может, к дождю?..
Рек снисходительно улыбнулся, потянулся в кресле, в котором задремал. В большой просторной комнате отдыха было светло, тепло, даже душновато.
— Где он сейчас?
— Джен?
— Да.
— Опустился в Поток. Случайно. Я пойду за ним. Позже.
— Может, отправить за ним Эрика? — предложил Лукиан. Подойдя к Реку с бокалом красного вина в руке, он уселся в соседнее кресло. — Они же все-таки друзья.
— Не думаю, что это стоящая мысль. Ему понадобится хорошая, терпеливая колода, чтобы он мог сорвать на ней свою злость.
— И ты как никто другой справишься с этой ролью, Рек?
Рек одарил друга многозначительным взглядом.
— Что-то день сегодня щедр на похвалы в мой адрес.
Лукиан улыбнулся и отсалютовал ему бокалом.
— Всегда пожалуйста!
Магистр поднялся.
— Мне пора идти.
— Еще зайдешь?
— Постараюсь, — ответил Рек.
Выходя из центрального корпуса на территорию Цитадели, он стал постепенно погружаться в Поток, просматривая его слой за слоем в поисках ученика. Реку нравилось вглядываться в Поток, потому что сквозь него мир казался зыбким, пластичным, как сон или видение. Когда ты спишь, даже если ты не знаешь, что спишь, и все кажется тебе происходящим на самом деле, тебе все равно ничего не угрожает. А если приложить немного усилий, то можно изменить течение событий и заставить их идти так, как тебе нужно. С настоящим миром сделать это почти невозможно. Даже если ты вмешиваешься в события, даже если ты что-то изменяешь, ты никак не можешь повлиять на суть мира, а суть его — предопределенность… Рек знал это. И иногда мир казался ему чересчур настоящим.
…Иногда мир кажется чересчур настоящим. От его резких, внезапно заострившихся очертаний и контрастных красок становится больно глазам. Окружающие предметы поражают своей материальностью, даже запахи и звуки обретают некоторую тактильно ощутимую плотность. Сгустившимся воздухом трудно дышать, он скребет о легкие, как ломанная на куски древесина. И в такие минуты в мире почему-то очень холодно…
Джен проснулся именно от холода. Долго смотрел в потолок и все никак не мог согреться; ему казалось, что сейчас он выдохнет — и к потолку потянется белесый парок. Потом он поднялся, поежился. Он сумбура недавних мыслей не осталось и следа, как не осталось следа от мусора на полу и сухих кленовых листьев. Кто-то заходил сюда, пока Джен спал. Возможно, это был Рек. Кому бы еще пришло в голову набросить ему на плечи покрывало. Какой заурядный жест. Как будто он мог что-то исправить…
Джен встал, плотнее закутался в покрывало. Было темно и тихо. Кажется, он проспал до сумерек. Этого времени оказалось достаточным, чтобы он смог придти в себя, избавившись от равнодушного оцепенения, и теперь он снова был собой — он чувствовал, он все понимал. Более того — он снова хотел плакать, и это было даже смешно.
Нехотя сменив покрывало на форменную куртку, он несколько минут постоял, пропитывая материю своим теплом. Потом решился — и шагнул за порог.
В Цитадели были сумерки. Раньше Джен любил прогуляться в это странное время суток, когда на расстоянии вытянутой руки еще можно разглядеть линии на собственной ладони, но лицо человека, приближающегося к тебе, не узнать и с десяти шагов. Но таких сумерек он еще никогда не видел.