Хельга улыбнулась.
— Постельный режим, друг мой. Длительный постельный режим!
Я улыбнулся тоже. У меня от сердца отлегло.
— Такое редко, но бывает, — согласился Лай, когда Хельга передала ему слова Кира. — Поток откликается на зов человека и дает ему то, чего тот отчаянно жаждет. Но это никогда не кончается ничем хорошим.
— Интересно, почему? — спросил Колен. Он снова возился на кухне: пироги его приготовления понравились Хельге больше, чем те, что она покупала в кондитерских лавках. И я, кстати, прекрасно понимал ее.
— Это же коррекция происходящих событий, Колен. Если кто-то вмешивается в происходящее, меняется и будущее — а оно, как правило, уже намечено и… как бы это попонятнее сказать… сопротивляется. Да, оно сопротивляется. В результате желаемое и действительное сталкиваются и ломаются друг о друга — как льдины на реке во время ледохода. Получается много осколков и крошек. Это опасно.
— Чем же?
— Если ты тонешь в реке, Рик, то за целую льдину ты еще сможешь зацепиться, а за осколок — нет. А теперь представь себе человека, чье желаемое будущее раскрошилось о будущее, которое ему было предначертано. Что осталось у него?
— Ничего у Кира не осталось, — понял я. И тут же спохватился: — Мы можем ему как-то помочь?
— Я подумаю, Рик, — ответила Хельга. — Ты это происшествие возьми на заметку, а я подумаю.
В течение следующей недели Кир окреп настолько, что решился покинуть Хельгину обитель — ему и так было неловко из-за того, что он столько прожил у нас. Мне не хотелось отпускать его, но Хельга его не держала — значит, не мог держать и я. С другой стороны, он ведь просто возвращался к себе домой.
Когда мы вышли его провожать, Хельга принесла медальон — обсидиан в серебряной оправе. Это бы тот самый медальон, который мне подарила Алисия — и в которой Хельга с Исой заточили что-то… То самое, из Потока.
— Догадываешься, что здесь? — спросила она Кира.
Тот недолго разглядывал медальон, покачивающийся на шнурке, потом неуверенно кивнул.
— Черновик.
— Ага, — Хельга протянула ему медальон. — Пусть он храниться у тебя. Но если вздумаешь им воспользоваться, поставь нас в известность.
— Разумеется, Хельга. Благодарю.
— Да не за что. Это было интересно, Кир.
Я усмехнулся про себя: чем еще может заняться Хельга из любопытства?.. Вдруг в дверь позвонили. Брови Хельги дернулись вверх.
— Вот ведь прилипчивая нежить! Нашла нас все-таки! Рик, открой ей, пожалуйста.
Я послушался. На пороге, покручиваясь от нетерпения, стояла Алисия.
— Добрый день! — сказала она. — Можно мне войти?
— Конечно, заходи! — воскликнула Хельга. — Я так рада тебя видеть!
Я сначала впустил Алисию, потом закрыл дверь, и только после этого запоздало заметил металлические нотки в голосе Хельги.
— Спасибо! Я тоже очень, очень рада!
Я обернулся и успел увидеть, как вампирица бросилась к Хельге, но маленькая шаровая молния остановила ее в красивом пируэте. Алисия превратилась в хрустальную статую. Сквозь нее можно было различить обстановку нашей гостиной и силуэт опешившего Кира — конечно, ко мне-то он уже притерпелся, а вот выходки Хельги были для него в новинку.
— Хельга… Зачем? — спросил я. Не знаю, почему, но мне вдруг стало до боли жалко эту девочку. Эту куколку, так похожую на всех нас. На меня…
— А вот зачем, — ответила она и своим изящным пальчиком указала на грудь вампирицы. Там на месте сердца пульсировал комок густой тьмы. Хельга надавила на хрусталь. Он раздался, она просунула руку в грудь Алисии, и пальцы ее впитали тьму. Хельга опустила руку.
— Габриель! — позвала она.
Вампир явился быстро: спустился с лестницы, на ходу застегивая сорочку.
— Звала?
— Подойди сюда. Взгляни на нее — ты ее любишь? Она будет чиста, когда очнется. Ты можешь начать с ней все с начала.
Габриель привередливо оглядел Алисию, бросил невольный быстрый взгляд на Хельгу.
— Не думаю, что между нами что-то возможно, — сказал он.
Хельга усмехнулась. Мне стало противно… Не от того, как он оглядывал Алисию. От того, что он взглянул на Хельгу…
— Я могу ее взять? — спросил Кир.
Хельга улыбнулась.
— Что у тебя за манера, Кир? Все время тащишь к себе домой все бесхозное. Забирай, мне не жалко.
Она дотронулась до лба Алисии, и та начала оттаивать.
— Рик…
— Кир?
— Зайдешь ко мне через денек-другой?
— Разумеется.
…Нет. Не противно стало мне, когда Габриель… Смешно: я почувствовал ревность.
Впрочем, очень скоро вампир исчез из нашего дома. История с незаконно инициированным и убитым двойником не всплыла — это было не в наших интересах. Но все же Габриель считался погибшим. До последнего момента он боялся, что Хельга, нечаянно вернувшая его к жизни, решит исправить свою ошибку. Но она не стала его убивать. Просто отправила куда-то эту куколку, как только та ей прискучила.
После того, как Ланс Коэн был полностью оправдан и вернулся к исполнению своих обязанностей верховного светлого мага, во Дворце состоялся праздничный бал. Нас с Хельгой пригласили и еще раз, теперь торжественно, поблагодарили. Меня представили магам из Стражи, тем самым, двум, которых я видел на крыше (очень скоро мне предстояло работать вместе с ними), а также и самому верховному светлому магу.
Ланс Коэн был высоким, худощавым, белокурым, улыбчивым и очень обаятельным. Он был молод: еще до бала, когда я мельком видел его во Дворце, я счел, что ему лет тридцать или чуть больше, но тогда он выглядел старше — вероятно, сказалось заключение под стражу и остальные треволнения тех дней. Теперь же я дал бы ему лет двадцать пять — двадцать восемь. Он носил простые круглые очки с заниженными дужками и жмурился, когда улыбался. Он был одет в зеленый камзол, отшитый темно-золотой нитью; манишка была заколота крупной брошью с лабрадором. Чем мне запомнился Ланс Коэн в тот вечер, так это тем, что он неловко улыбался и извинялся перед коллегами за доставленные неудобства, и это было, пожалуй, даже трогательно… Вот только что-то с ним было не так. Верховный светлый производил странное впечатление. Рослый, узкоплечий, он казался не вполне развившимся, он даже мог позволить себе какую-нибудь милую неловкость — но при этом двигался он легко, плавно и быстро. Это напоминало движения воздуха: зыбкие, невидные, но ощутимые, а если и с достаточной силой, то неизбежно разрушительные. Несомненно, он был великим светлым магом, но кое-что в нем меня все же настораживало. Например, его ясные светло-голубые глаза видели всех и все замечали, но он крайне редко смотрел на того, с кем разговаривал. Он носил очки — хотя наверняка мог бы подправить себе зрение, если действительно плохо видел. Думая об этом, я невольно вспоминал об очках Колена, которые защищали окружающих от его страшной силы. А еще у Коэна было очень подвижное лицо — на нем отражались малейшие изменения его настроения — да и жестикулировал он обильно и выразительно, был он и довольно разговорчив, но… Каким-то холодком тянуло от его обаяния. Молодые светлые маги были от него без ума и ластились к нему, как дети к доброй матери. Верховный светлый не только не отталкивал их, но и называл каждого по имени и для каждого находил минутку, и молодежь общалась с ним вполне непринужденно. А вот старшие маги, как я заметил, держались с Лансом Коэном пугающе почтительно.
Празднество затянулось допоздна; Хельга куда-то исчезла, и я отправился ее искать — меня мучил вопрос о том, знает ли Коэн наш маленький темный секрет. Мысль о том, что задавать подобные вопросы во Дворце светлых магов по меньшей мере нелепо, как-то не пришла мне в голову.
Я обнаружил ее на балконе верхнего этажа, выходящем на площадь. Хельга, в длинном вечернем платье цвета густой охры, стояла, опираясь локтями на балюстраду, и смотрела вверх. Небо было посеребрено ледяной росой — россыпью далеких и близких звезд, и их холодный свет, смешиваясь с теплым светом городских фонарей, окутывал силуэт Хельги. Она была хороша, и я, наверное, мог бы долго любоваться на нее — просто любоваться — но она заметила мое появление.