Нет оружия! И Солнца нет! Яри во власти рэккенов.
Страх охватил ее, заколол ледяными иголками голову, спину. Заледенело тело, словно его сковало морозом.
Девушка не сопротивлялась, когда чьи-то цепкие когти охватили ее ступни и неумолимо повлекли вниз… Руки ее ослабели, только лицо с мольбой обратилось туда, откуда должен был прийти Айван.
Он спешил. Свет был призрачный, но достаточно ясный, чтобы увидеть, как Яри до колен погрузилась в снег. «Вот как рэккены забирают человека!» До нее было еще далеко, но рука нащупала у плеча свернутый тугими петлями ременный чаат, на поясе широкий нож с тяжелый рукоятью.
Она уже наполовину ушла в землю!
Как в тяжелом сне юноша бежал, а ноги почти не слушались.
Губы Яри шевельнулись. Хотела крикнуть, чтобы не подходил, но звуки словно примерзли к языку. Слабый стон вырвался из груди. «Кумак знал! — мелькнула мысль. — Человек с собачьими ушами… Рэккены не прощают тому, кто выведал их тайну…»
Айван видел белое, словно освещенное ярким светом месяца, лицо, широко раскрытые глаза. Он взмахнул рукой. Чаат свистнул и захлестнулся на ее груди. «Не отдам!» Но ременная петля свободно прошла сквозь тело, оно заколебалось, как легкий туман, и растаяло. В глубоком снегу осталось лишь два следа от маленьких торбасов…
Айван закричал в отчаянии, широко раскинул руки:
— И меня возьми, слышишь! Возьми меня, Онкой! Сразимся в подземных владениях!
Не боюсь тебя! Выйди, покажись! Почему трусливо под землей прячешься, за ноги хватаешь?
Черная скала молчала. Только вдали катилось эхо, замирая.
— Покажись! — еще раз крикнул Айван.
Ночное светило вышло на небо. И вдруг послышалось вдалеке:
— Не спи!
Словно чайка жалобно крикнула…
И тут упала третья звезда!
Живы родители Айвана. Проделки Кумака. Всегда вперёд иди!
До сна ли ему было? Вернувшись в шатер, он даже в пологе не мог согреться. Сидел, сжавшись в комок, глядя на огонек чадившего жирника. Потом перевел взгляд на Ненека.
Тот не спал. Он внимательно смотрел на своего воспитанника, и глаза его были ясны.
— Неправильно раньше я говорил, — хрипло сказал Айван. — Плохо и несправедливо.
Теперь пойду к Сверху Сидящему. Слова, сказанные мне людьми, понесу.
Глаза Ненека радостно блеснули.
— Не по чьей-то воле ты должен идти, а по велению своего сердца. Только тогда можешь надеяться на успех. Сейчас правильно сказал. И я скажу то, что раньше было скрыто от тебя. Где-то живы отец твой и мать твоя.
Айван задохнулся от неожиданности и уставился на воспитателя. А тот сел и не торопясь закурил трубку.
— Из тундрового вражеского племени ты. Не раз нападало онона нас, войны затевало.
Тундровые люди той стороны с нашим береговым народом обмен вели. А если обмен не получался, то воевали. Так почти каждый год случалось.
Однажды тундровые люди к нашим береговым жителям приехали. Много дней ехали.
Встретившись с нашими береговыми, радушно их приветствовали. Друг с другом едою обменивались, разные вещи дарили, новости рассказывали. Тундровые люди привезли для обмена железо, ножи, котлы, табак, чай, разные меха. Наши береговые для обмена предложили шкуры морских зверей, ремни, подошвы, топленый жир.
Перед обменом по обычаю противников двух оленей головами друг против друга поставили, затем приготовились колоть. Чей олень головой в сторону противников упадет, тот первым должен начать войну в случае ссоры. Наш олень упал на месте, повернув голову вбок. Олень противников упал головой в сторону наших людей.
После этого начали друг с другом обмениваться. Вот во время обмена завязался спор из-за цены. Совсем малая цена была, пустячная, а спор большой вышел. Тундровые люди той стороны много вещей у здешних людей забирали, а своих вещей мало давали. Так мы говорили. Они лее говорили, что мы много забираем, а мало даем. К согласию не пришли, значит, по обычаю, утром должна начаться война.
За ночь, обе стороны приготовились, а женщин, детей и стариков отослали домой с оленьими стадами. Утром начали сражаться. Бились два дня. Среди врагов один силач был с красным щитом, на котором голова медведя нарисована. Много наших побил…
Однако наши люди все же побили тундровых. Остатки их наутек кинулись. Силач с красным щитом последним ехал. А на нарте у него ребенок в оленьих шкурах привязан был.
Непонятно, почему перед боем его домой не отослал.
Погнались за тундровыми наши воины. А я уже стар был, в сражении не участвовал. И ребенка в снегу нашел… Сразу домой вернулся. У меня своих детей не было, взял я ребенка на воспитание. Всем говорил, что в селение он сам пришел, когда сражение началось. Так ты и вырос…