Онкой помолчал и заговорил — сначала тихо, а потом перешел на пронзительный крик:
— Год от года все более нехорошими становятся люди. Раньше, помню, даже без огня жили, закутывались в шкуры и сырое мясо ели… Все время у Сверху СидящеГо огонь просили. Дал он огонь. Теперь в тепле живете, вареную пищу едите, чай пьете, но больными и слабыми стали. Вот чем добро Сверху Сидящего обернулось! Да еще просите, чтобы Солнце все время светило! К самому Сверху Сидящему с глупыми просьбами обращаетесь! Не будет Солнца! Сверху Сидящий велел мне навсегда светило с неба снять!
Сначала глубокая тишина стояла, потом всеобщий плач начался.
— Ко-о! Сверху Сидящий велел!
Женщины царапали себе лица, мужчины молчали, но из глаз катились слезы по черным щекам.
— О, дети мои, будущие дети! — прошептала неожиданно для себя Аинка. — Вы Солнца не увидите…
— Не думал, что доживу до черного дня, — покачал головой Татай.
«Лучше бы к верхним людям раньше я ушла!» — думала Лайнэ.
Кто-то, не выдержав, выхватил нож и хотел пронзить себе грудь, но рядом стоящие удержали. Старшина очумело разводил руками:
— Как же на байдарах за китом теперь охотиться? Кит черный и, ночь черная…
Диковинный сосуд. Нельзя это пить! Амулет охраняет Айвана
Аинка вдруг очнулась и закричала:
— Неправда, люди! Неправда! Солнце вернется!
— Не верите? — прищурился рэккен. — Знал я, что обо мне только мерзкое думают. Но рэккены не врут! Солнце в моем шатре-скале спрятано, под большим камнем. Улетая, солнечной жидкости я набрал, чтобы в. холодной тундре не замерзнуть.
Он вытащил из-за пазухи и высоко поднял сосуд удивительной формы-будто раздутый живот Амека. Но еще более удивительным было то, что сосуд светился кроваво-красным, как заходящее Солнце, огнем, от него летели голубые холодные искры.
— Верно! Ведь он светится! — хлопнул. себя по коленкам Амек. Потом заискивающе попросил: — Дай, подержу, хоть немного отогреюсь светом солнечным.
Со всех сторон потянулись руки:
— Последний раз дай увидеть кусочек Солнца!
— Дай…
Рэккен предусмотрительно отбежал подальше.
— Э-э, негодные людишки! Несите свои сосуды, каждому налью солнечной жидкости.
Погрейтесь, мне не жалко! Я злой, но не жадный…
Люди послушно бросились по жилищам. Вскоре возвратились, неся ковшики. Но к рэккену подходить не решались.
— Подходите! — подбодрил он. — Все подходите. Пейте солнечную жидкость! Грейтесь, чего боитесь?
Пусть старшина… — раздались робкие голоса, — Старшина первый. Его дело первым разное пробовать.
Амек неуверенно протянул ковш, в который могла влезть его голова.
— А… не сожжет меня солнечная жидкость?
Рэккен ласково заулыбался, отчего морщинистое кривое лицо стало еще более отвратительным.
— Она только приятно согреет тебя.
В ковш старшины хлынула светящаяся жидкость и доверху наполнила его. Она была холодной. Старшине даже показалось, что ковш стал еще холоднее! Он осторожно понюхал, немного отхлебнул. Глаза его удивленно округлились, и вдруг он огромными глотками опорожнил посудину. Закашлялся, смахнул с лица выступившие слезы, затряс головой.
— У-у-у! Кхе! Как горячо стало… — походил немного, вздрагивая, словно от озноба, потом радостно заговорил: — Люди! Очень хорошо это! Солнце горит у меня в животе!
Смотрите, наверное, как Солнце мой живот!
Аинка засмеялась.
— Как моржовый окорок твой живот…
К рэккену один за другим потянулись ковшики. Он всем наливал, но — вот диво! — жидкости в маленьком раздутом сосуде не убывало. Она текла щедрой струей, мертвенно блистая во мраке ночи.
Со всех сторон раздавались голоса:
— Никогда не пил такую горячую воду… Холодная, но все равно горячая!
— Кха-кха! Как будто за горло схватил кто-то… Но сразу перестал мерзнуть я.
— А я словно полетел! Крылья! У меня растут крылья!
Бульканье, причмокиванье, кряканье.
— Почему не пьешь, старая женщина? — обратился рэккен к Лайнэ. Та поднесла свой ковшик ко рту, осторожно пригубила.
— Ве-е! — выплюнула. — Невыносимо гадкое! И жжет! Разве вкусное это?
— Даже глаз нерпичий в первый раз кажется невкусным, — пошатываясь, заявил Татай.
Айван все еще в нерешительности держал ковшик.
— Не пей, сынок! — кинулась Лайнэ. — Чувствую: нельзя это пить!
Он вздрогнул, огляделся вокруг.
— Все пьют и радуются.
Подбежал Рымтей.
— Пей! Все испытать мужчина должен!
— Пей! Пей!