Юноши жили как в сказочном полусне: едва пожелаешь какую- нибудь еду, как она тут же появляется — лишние угадывали их желания. Они чувствовали каждое движение своих гостей: как только хотелось лечь, тут же появлялась пушистая подстилка.
Яри все больше мрачнела, выходя из своего полога по утрам: она видела безвольных юношей, перед которыми в неслышном танце кружились красавицы.
Айван тоже подпал под действие этой непонятной силы. Иногда стряхивал оцепенение и говорил нерешительно:
— Что же, теперь пора ехать…
Кто-нибудь лениво отвечал:
— Мы… не отказываемся. Только… потом поедем.
Все с блаженными улыбками кивали головами.
И вот Яри заговорила звенящим голосом:
— А вы не задумывались, почему лишние так заботятся о вас, так ухаживают за вами?
Ведь они никогда не хлопочут о других.
Виютку пробормотал с глупой ухмылкой:
— Значит, понимают, что о нас… надо заботиться. Ха-ха-ха!
— Они хотят, чтобы вы остались жить среди них, — прищурясь, сказала Яри.
Сначала все опешили. Но потом заговорил молчаливый Илик:
— Я остаюсь. Мне нравится здесь: тишина и покой, никто не ругается и не кричит.
Женюсь — и никогда не услышу от жены плохого слова. Жизнь тут очень хорошая.
— Но почему они хотят этого? — спросил Айван с усилием.
— У них существует поверье: если появится в селении хоть один ребенок, проклятие Сверху Сидящего рассеется, — снова обретут слух, прозреют и заговорят они. Поэтому делают все, чтобы вы остались.
— Так что потом все равно заговорит твоя жена! — Анику хлопнул по плечу Илика. — Вот тогда наслушаешься…
— Все равно останусь, — упрямо мотнул головой Илик.
— А наше племя? — напомнил Виютку, и глаза его вспыхнули — Забудем о бедах наших людей, будем спасать лишних? Ведь они стали такими по своему желанию. — По желанию Сверху Сидящего, — тихо вставил юный Эрмен.
— Когда человек погибает, то не спрашиваешь у него, какого он племени, перед тем как спасать, — задумчиво сказал Айван.
Пока они спорили, шатер наполнился лишними. Они почувствовали, о чем идет разговор, и теперь молча ждали решения своей судьбы. Их лица, обращенные к юношам, ничего не выражали, но молчание как-будто сгустилось в душном воздухе.
— Посмотрите, — сказал Виютку. — Никто из них никогда не прислушивался к чужим бедам и никому не помогал. За это они попали сюда. И теперь тревожатся только о себе.
Юноши пристально вгляделись в холодные бесстрастные лица. Да, эти лица ничего не выражали, но руки… нельзя было без содрогания смотреть, как сжимались и разжимались их чуткие пальцы, до крови впиваясь в ладони, как лишние бессильно падали на колени.
Неподалеку от Эрмена сидела тоненькая смуглянка Иниан, на которую он посматривал с тревогой. В последнее время их все чаще видели вместе, а теперь Иниан почти не отходила от юноши. Даже когда он спал, сидела у изголовья, сторожа его сон. Вспомнив об этом, Айван спросил Яри:
— Почему же во время сна не овладели нами?
— По своей воле должен остаться тот, кто спасет лишних. И если чисты его помыслы, то не превратится он тоже в лишнего, сможет снять с них проклятие Сверху Сидящего.
Илик решительно сорвал шапку:
— Остаюсь! Эй, красавицы!
Тотчас на его голову легли нежные женские пальцы.
Глаза юноши сразу остекленели, он уже ничего не видел и не слышал…
— Илик! Илик! — тормошили его друзья. — Что с тобой происходит?
Костенеющим языком он пробормотал:
— Блаженство… нич-чего… н-не нужно…
Он стал лишним.
— Ну нет! — возразил Виютку, — Я вижу каждую шерстинку на бегущем вдали олене. Я слышу, как растет мох в тундре. Мне хочется иметь детей и разговаривать с ними, видеть их, слышать их лепет. Стать лишним из-за этих?
— Ты говоришь… как лишний! — вдруг выпалил Эрмен и покраснел. Все засмеялись:
— Ведь не говорят они!
Но Эрмен отвернулся и посмотрел на. Иниан, которая вся подалась вперед, словно услыхала его слова.
Юноша медленно снял шапку, и вложил в ее руки. Почувствовав это, девушка вскочила на ноги, крупные слезы покатились по её лицу. Она встала рядом с Эрменом и, с бесконечной нежностью положив пальцы на его закрытые веки, провела руками по вискам и голове.
Затаив дыхание, все смотрели на Эрмена. Лицо его исказила судорога, глаза закатились, губы посинели. Но девушка все гладила его голову, и щеки Эрмена порозовели, лицо успокоилось.