— Через неделю я сделал ту же ошибку. Это было досадно.
— Ну ничего, бывает. А теперь, когда вы увидели его позавчера вечером, он узнал вас?
— Нет. Наверняка нет.
— Рядом с ним кто-нибудь сидел?
— Нет, место рядом было пустым. Я отлично это помню, потому что вначале хотел поздороваться с ним и сесть рядом. Но потом решил, что с моей стороны это было бы невежливо.
— Жаль. Вы вышли на Сергельсторг?
— Да. Там я пересел в метро.
— А Стенстрём остался?
— Да, наверное. Во всяком случае я не видел, чтобы он выходил.
— Вы позволите предложить вам чашечку кофе?
— Конечно, спасибо, — поблагодарил допрашиваемый.
— Я буду вам весьма обязан, если вы не откажетесь взглянуть на несколько фотографий, — сказал Меландер. — К сожалению, они довольно неприятные.
— Понимаю, — пробормотал свидетель.
Он посмотрел на фотографии. При этом он побледнел и несколько раз сглотнул слюну. Единственным человеком, которого он опознал, был Стенстрём.
Через минуту явились почти одновременно Мартин Бек, Гюнвальд Ларссон и Рённ.
— Ну, — сказал Колльберг, — Шверин…
— Да, — ответил Рённ. — Умер.
— Ну и?..
— Он что-то сказал.
— Что?
— Не знаю, — ответил Рённ и поставил магнитофон на стол.
Они стояли вокруг стола и слушали.
— Кто стрелял?
— Днрк.
— Как он выглядел?
— Акальсон.
— Из этого твоего допроса ничего не выжмешь. Послушай, к тебе обращается старший ассистент Улльхольм…
— Он умер.
— О, дьявол, — сказал Гюнвальд Ларссон. — Мне хочется блевать, когда я слышу этот голос. Однажды он обвинил меня в служебном проступке.
— А что ты сделал? — спросил Рённ.
— Выругался в дежурке полицейского участка округа Клара. Двое парней приволокли голую девку. Она была мертвецки пьяна, визжала, как ненормальная, и в машине сорвала с себя одежду. Я пытался им объяснить, что они должны были хотя бы одеяло набросить на эту б…, прежде чем приводить ее в участок. А Улльхольм заявил, что я нанес моральную травму женщине, причем несовершеннолетней, этим грубым, вульгарным словом. Он тогда был дежурным. Потом он перевелся в Сольну, чтобы быть поближе к лону.
— Лону природы?
— Нет, думаю, к лону собственной жены.
Мартин Бек еще раз запустил магнитофонную лепту.
— Кто стрелял?
— Днрк.
— Как он выглядел?
— Акальсон.
— Ты сам придумал эти вопросы? — поинтересовался Гюнвальд Ларссон.
— Да, они у меня записаны здесь, — робко сказал Рённ.
— Прекрасно.
— Он пришел в сознание только на полминуты, — обиженно произнес Рённ. — Потом он умер.
Мартин Бек еще раз воспроизвел запись. Потом еще и еще.
— Черт его знает, что он бормочет, — сказал Колльберг.
Он не успел побриться и задумчиво почесывал щетину на подбородке.
Мартин Бек обратился к Рённу.
— А ты как считаешь? Ты ведь там был.
— Ну, — сказал Рённ, — я считаю, что он понял вопросы и пытался ответить.
— Ну и?
— И на первый вопрос он ответил отрицательно, например, «не знаю» или «я не узнал его».
— Черт его знает, как ты сумел догадаться о таком ответе по этому «днрк», — изумленно сказал Гюнвальд Ларссон.
Рённ покраснел и неуверенно заерзал.
— Да, — сказал Мартин Бек, — почему ты пришел к подобному выводу?
— Не знаю, — ответил Рённ. — У меня сложилось такое впечатление.
— Ага, — произнес Гюнвальд Ларссон. — И что же дальше?
— На второй вопрос он четко ответил: «Акальсон».
— Да, — сказал Колльберг. — Я это слышал. Но что он имел в виду?
Мартин Бек кончиками пальцев массировал лоб у корней волос.
— Акальсон, — задумчиво произнес он, — или, возможно, Якобсон.
— Он сказал: «Акальсон», — уперся Рённ.
— Верно, — согласился Колльберг, — но такой фамилии не существует.
— Нужно проверить, — сказал Меландер. — Может, такая фамилия существует. А теперь…
— Ну?
— Теперь мы, полагаю, должны передать ленту специалистам. Если наша лаборатория не справится, нужно будет обратиться на радио. Там у звукооператоров аппаратура получше. Они могут разделить звуки на ленте, проверить ее на разных скоростях.
— Согласен, — сказал Мартин Бек, — это хорошая мысль.
— Только сперва сотрите этого Улльхольма, — сказал Гюнвальд Ларссон, — а то выставим себя на всеобщее посмешище. — Он огляделся по сторонам. — А где этот желторотый Монссон?
— Наверное, заблудился, — ответил Колльберг. — Все же надо было объяснить ему, как туда добраться. — Он тяжело вздохнул.
Вошел Эк, в задумчивости поглаживая свои серебристые волосы.
— Что там еще? — спросил Мартин Бек.
— Газеты жалуются, что не получили фотографии того мужчины, которого до сих пор не опознали.
— Ты ведь сам знаешь, как он выглядел на этой фотографии, — сказал Колльберг.
— Да, но…
— Погоди, — перебил его Меландер. — Можно дать описание. Возраст тридцать пять-сорок лет, рост метр семьдесят один, вес шестьдесят девять килограммов, сорок второй размер обуви, глаза карие, шатен. Имеется шрам после удаления аппендикса. Темные волосы на груди и животе. Старый шрам на стопе. Зубы… нет, об этом лучше не упоминать.
— Я отправлю им это, — выходя сказал Эк.
Примерно минуту все молчали.
— Фредрику удалось кое-что установить, — наконец сказал Колльберг. — Оказывается, Стенстрём уже сидел в автобусе, когда проезжал по Юргордсброн. Следовательно, он ехал из Юргордена.
— За каким чертом его туда понесло? — удивился Гюнвальд Ларссон. — Вечером? В такую погоду?
— Я тоже кое-что выяснил, — сказал Мартин Бек. — Вероятнее всего, он не был знаком с той медсестрой.
— Это точно? — спросил Колльберг.
— Нет.
— На Юргордсброн он был один, — добавил Меландер.
— Рённ тоже кое-что установил, — сказал Гюнвальд Ларссон.
— Что именно?
— То, что «днрк» означает «я не узнал его», я уже не говорю о человеке по фамилии Акальсон…
Это было все, что удалось установить в среду, пятнадцатого ноября.
Шел снег. Падали большие мокрые хлопья. Уже было совершенно темно.
Конечно, фамилии Акальсон нет. По крайней мере, в Швеции.
В четверг им вообще ничего не удалось установить.
В четверг вечером, когда Колльберг вернулся к себе домой на Паландергатан, было уже больше одиннадцати. Жена читала, сидя у торшера. На ней был коротенький халатик, она устроилась в кресле, поджав под себя ноги.
— Привет, — поздоровался Колльберг, — Ну, как там твои курсы испанского?
— Естественно, никак. Даже смешно представить себе, что вообще можно чем-то заниматься, будучи женой полицейского.
Колльберг нс ответил. Он быстро разделся и отправился в ванную. Побрился, принял душ, долго обливался водой, надеясь, что разъяренный сосед не позвонит в полицию и не обвинит его в том, что, пустив воду, он нарушил ночную тишину. Потом он надел купальный халат, пошел в комнату и, усевшись напротив жены, принялся задумчиво смотреть на нее.
— Давненько я тебя не видела, — сказала она, не поднимая глаз от книжки. — Как там у вас дела?
— Паршиво.
— Жаль. Просто не верится, что в центре города в автобусе кто-то может застрелить несколько человек, просто так, без всякой причины. А в это время полиция не находит ничего лучше, как устраивать глупейшие облавы. Это просто удивительно.
— Да, — согласился Колльберг. — Это в самом деле удивительно.
— Кроме тебя, есть еще хотя бы один человек, который тридцать шесть часов не был дома?
— Возможно, есть.
Она продолжала читать, а он молча сидел минут десять, может быть, даже пятнадцать, не сводя с нее глаз.
— Что это ты так на меня уставился? — спросила она, по-прежнему не глядя на него, но в голосе у нее появились веселые нотки.
Колльберг не ответил, и со стороны казалось, что она целиком погрузилась в чтение. Она была темноволосая и кареглазая, с правильными чертами лица и густыми бровями. Она была на четырнадцать лет моложе него, недавно ей исполнилось двадцать девять, и она, как и всегда, казалась ему очень красивой. Наконец он сказал: